Наследие

Хван плеткой по столу ударил. И все набившиеся в укрывище заёбанцы стали ритмично в ладоши хлопать. Озираясь по сторонам напряжённо, Анфиса начала на столе пританцовывать. Хлопки партизан в гул слились. Наполнил он пещеру. Анфиса приплясывала под этот рокот всё сильнее, ногами полными по столу притопывала, руками разводя. Пляска её была русской. Груди её большие в такт танцу качались, зад объёмистый колыхался.

Заёбанцы хлопали.

И вдруг Хван руку поднял. Хлопки стихли. Анфиса плясать перестала. Хван усмехнулся. По толпе гудение разочарования прошло. Анфиса стояла на столе, растерянно руки разведя. Глянул Хван на своих: как?

Замотали головами, рты подковами выгнули: никак!

Хван двумя пальцами соединёнными показал «О» Анфисе.

Точка красная лазерная на лоб её смертельной мухой легла. Выстрел.

Пуля в голову впилась.

Анфиса назад отшатнулась, как от толчка по лбу, и повалилась на стол навзничь. Загудел стол от веса её.

— Не вышло у ней победной пляски! — громко Хван объявил.

Труп Анфисы со стола стянули.

— Ты! — Хван на Тьян указал.

Та тут же проворно с себя одежду скинула, легко на стол вскочила. Её тело худое с маленькой грудью и узкими плечами-бёдрами на столе замерло.

Хван плеткой ударил. Захлопала толпа партизанская.

Тьян словно ждала того: затанцевала, завертелась, замахала руками. Танец её был китайским. Прыгала она, ногами быстрыми воздух пещерный простригая, руками над собой чертила, прогибаясь и на колени падая, вскакивала, семенила по столу, как трясогузка, подпрыгивала, прогнувшись, припадала к столу по-тигриному, извивалась змейкой, веретеном крутилась.

Хлопали и хлопали заёбанцы.

Глядел и глядел Хван на пляску Тьян. И вдруг руку поднял.

Стихли хлопки.

Но Тьян умная продолжала.

Три сотни глаз за её пляской следили.

А она танцевала, танцевала не останавливаясь, движения убыстряя. Пляска длилась и длилась. Голое худое тело извивалось на столе, вертелось, прыгало, падало, восставая снова и снова. Это продолжалось и продолжалось.

Стали переглядываться заёбанцы.

Командир с их глазами встретился своими.

И выгнулись подковами лица небритые, зимними ветрами обсосанные.

Хван «О» из пальцев сложил. Но Тьян его не различила — в танец погружена была.

Зато Лахава понял.

Выстрел.

Крутясь вокруг оси своей, Тьян на стол осела. Тело её быстрое сложилось, тельцем бессильным становясь. И обездвижилось. Сдёрнули китаянку мёртвую со стола, как куклу тряпичную.

— Ты! — Палец Хвана на старуху указал.

Запела Марефа на языке шаманском — глухо, хрипло, — слова русские, китайские и якутские, перемешивая, словно в котле — варево. Стащила с себя одежду засаленную, протёртую. На стол с трудом вскарабкалась.

Тело её — старческое, с грудями и задом обвислыми, с рёбрами, сквозь кожу дряблую проступающими, с ногами, подагрой обезображенными, с длинными ногтями жёлтыми на руках-ногах. Захлопали ей.

— Яха моро хьен варо, яха моро шьян дары, яха моро шан мараф! — запела на столе Марефа и небыстро закрутилась на месте, ногами уродливыми по столу притоптывая.

Руки в стороны развела, локти — вверх. Словно ворона старая. Хван зубом цвиркнул. Губы выгнул презрительно.

Лахава сразу командира понял.

Выстрел.

Марефа вскрикнула хрипло, словно каркнула. И со стола на пол повалилась, кости старческие ломая.

Смолкли хлопки.

— Не победный танец! — Хван произнёс жёстко.

И тут же — палец на Алю:

— Ты!

Аля разделась спокойно, словно и не приказывали ей. На стол влезла. Встала. Руки на груди скрестила. И лицо своё красивое вверх подняла.

Хван по столу плёткой стеганул. Захлопали все.

Но Аля не пошевелилась. Хлопать стали сильней. И ещё сильней. Гул хлопковый по пещере волной пошёл.

Аля стояла, глазами в потолок земляной вперившись.

Хлопали заёбанцы. Сильней! Сильней!

Аля стояла, как скала маленькая, под волной хлопков.

Длилось это и длилось.

Хван руку поднял. Смолкло.

Тишина мёртвая в пещере повисла.

Вдруг Аля ногой в стол топнула, руки вверх вскинула и возопила изо всех сил:

— Побед!!!

Открылись рты у заёбанцев.

Лицо Хвана словно застыло. Но ненадолго. Губы жестокие разошлись. И рассмеялся довольно командир партизанского отряда ЗАЁ.

И засмеялись все, захлопали: победа!

Аля на столе стоит. А вокруг — гул и шум победный.

Стали скандировать:

— Победа! Победа!

Доволен Хван, довольны партизаны.

Поднял командир руку. Стихло всё.

— Сплясала нам эта девка танец победный, — Хван произнёс. — За это — жизнь и свободу ей дарим. Слезай!

Слезла Аля со стола.

— Одевайся и уходи.

Аля через труп Тьян переступила — и к Хвану. Упала на колени, снова руки на груди скрестив:

— Баратец! Баратец моя! Отпуст со мной, пжлст!

— Брат? — Хван на обслугу уёбанскую глянул.

Оле к сестре пошёл, прихрамывая.

— Баратец!

— Забирай своего братца.

— Спсб! Спсб! — Аля склонила голову, булыжников пола касаясь.

Оле стал помогать ей одеваться. Аля на инвалида, вместе с обслугой притулившегося, взглянула. И снова — на колени перед Хваном:

— Пжлст!

— Чего ещё?

— Дедушко! — пальца обрубком на инвалида указала.

— Чего — дедушко? — Хван недовольно губу выпятил.

— Докатор! Он Оле лечите будет! Нога!