Наследие

– И как это может защитить меня? – Элли задумчиво свела на переносице брови. – Наоборот, сейчас в моей жизни произошли серьезные изменения. И не в лучшую сторону. Все считают, что я лгунья, трусиха и вообще подозрительная личность.

– Это известие дает понять всем заинтересованным лицам, насколько ты важна для Люсинды.

«Неужели я и вправду что-то для нее значу?»

Эта идея показалась Элли как минимум странной и непривычной, поскольку уже очень давно ее не посещало чувство, что она кому-то действительно нужна или интересна.

– И все равно я ничего не понимаю.

– Элли! – Серьезность Изабеллы удивила девушку, поскольку до сегодняшнего дня она ее такой еще не видела. – В школе работает шпион Натаниэля, который, как мы считаем, вполне способен убить тебя. Или меня. Люсинда сделала все, что в ее силах, чтобы защитить нас от нападения со стороны. Но защитить нас от нападения человека, тайно работающего внутри школы, гораздо трудней. Для этого требуется помощь совсем другого плана.

Элли почувствовала, как у нее на коже выступили мурашки.

– В этой связи, – продолжила Изабелла, – Люсинда решила изменить тактику и рассказать руководству организации о том, что происходит в стенах Киммерии. Надеется, что продемонстрированное ею повышенное внимание к школе заставит Натаниэля и работающего на него человека воздержаться от решительных действий. По крайней мере, на какое-то время.

По мнению Элли, план был не из лучших. Она скрестила на груди руки и осведомилась:

– И вы полагаете, что это сработает?

Изабелла опустила глаза.

– Не знаю. Люсинда сама сейчас в непростом положении. Как, впрочем, и все мы. Натаниэль пытается перетянуть на свою сторону многих влиятельных членов правления, и с их помощью надавить на Люсинду с тем, чтобы заставить ее изменить правила организации в соответствии со своими планами… Она секунду помолчала. – Но если это произойдет, рухнет и сама организация, и эта школа. Люсинда хорошо понимает это и пытается доказать, что этот человек не заслуживает доверия. Кроме того, она стремится дезавуировать его, показать, насколько иррациональны его планы, а сам он – жесток и опасен. – Изабелла вздохнула. – Я хорошо знаю Натаниэля и отлично понимаю, что он ни перед чем не остановится. Но некоторые члены правления этого не замечают. Поскольку он часто говорит вещи, которые они хотят услышать.

– Вы так много знаете о Натаниэле, – протянула Элли и добавила: – Но знаете ли вы его лично? Или, быть может, знали когда-то? Кто он такой, Изабелла?

Прежде чем ответить, директриса думала не меньше минуты. Потом сказала:

– Я действительно хорошо знала Натаниэля. В прошлом. – Она говорила медленно, как если бы тщательно подбирала каждое слово. – Дело в том, что Натаниэль – мой сводный брат.

Элли замерла.

– Как вы сказали?

– Сказала, что он мой сводный брат, – продолжила она. – Вот почему я так хорошо понимаю, что происходит между тобой и Кристофером. Я тоже прошла через что-то похожее.

Элли почувствовала себя преданной. Почему Изабелла не сказала ей этого раньше? Тем не менее, проглотив обиду, постаралась сконцентрироваться на текущем разговоре.

– А вы с Натаниэлем были когда-нибудь… хм… близки?

– Да, такое имело место. Но с тех пор прошло много лет. Натаниэль всегда хотел получить то, на что не имел никакого права, а не получив, обвинил во всем меня.

Элли одарила ее вопрошающим взглядом.

Изабелла без особого желания объяснила.

– Умирая, отец оставил все по завещанию мне. Деньги, дома, предприятия. Он считал Натаниэля слишком нестабильным субъектом, не способным принимать ответственные решения. – Поиграв очками, она добавила: – Но отец и о нем позаботился, и я, согласно завещанию, должна выплачивать ему ежегодное содержание, причем значительное. Но он плевать на это хотел, более того, считал, что и покойный отец, и я его тем самым унизили. Таким образом, выдуманное им унижение способствовало возникновению у него неприязненных чувств по отношению к моей скромной особе. Иными словами, он мне этого наследства не простил. И продолжает хотеть большего, чем заслуживает. Вот так все просто.

– Изабелла, – произнесла Элли тихим голосом. – А чего, собственно, он хочет?

Директриса обдумывала этот вопрос довольно долго, а когда заговорила снова, голос у нее был усталый и отстраненный:

– Всего.

Глава двадцать пятая

Размышляя о своей жизни в Киммерийской академии, Элли условно делила ее на резко отличавшиеся друг от друга периоды, которые про себя именовала эпохами: до летнего бала – и после. До Картера – и после.

Или как вот сейчас: до игры «правда или смелость» – и после нее.

До игры «правда или смелость» она была никем. Случайным человеком. Чужаком.

А после нее?

А после нее стала звездой школы!

Когда она входила в какое-нибудь школьное помещение, ученики как по команде поворачивали головы в ее сторону. Когда говорила, все внимательно ее слушали. Ребята, с которыми никогда не была знакома, демонстрировали по отношению к ней удивительную предупредительность и вежливость.

Только на тех, кто хорошо ее знал, все это не произвело особого впечатления.