Наследие

– Я видела их там, когда помогала принимать роды.

Ненавидя себя за это, Кэролайн все-таки жадно вглядывалась в лицо мужа. Она искала признаки испуга или замешательства, ожидала увидеть предательский румянец. Вместо этого Корин хлопнул себя ладонью по лбу:

– Господи, конечно же! Я ведь одолжил их Джо много месяцев назад! В тот день, когда мы гонялись за теми мерзавцами, что воровали скот, у него шпора слетела, вот я и отдал ему свои, потому что Потаскуха в тот день была спокойная, как ангел, а его мерин прямо взбесился. Под конец я так умотался, что и думать забыл о шпорах – добраться бы до кровати да спать! Почему же ты сразу не сказала мне, что видела их, любимая?

– Дело в том, что я… – Кэролайн сбилась и умолкла, – просто забыла, вот и все. Родился ребенок, и я отвлеклась, разумеется…

Корин вскочил на ноги:

– Ах ты, умница моя, как же хорошо, что ты вспомнила! Пойду и заберу их прямо сейчас, пока мы оба снова о них не забыли. – Он улыбнулся ей и быстро зашагал прочь от дома.

Кэролайн смотрела ему вслед, а потом спрятала лицо в ладони – сколько же раз, начиная с рождения Уильяма, представляла она себе эти злополучные шпоры, увиденные в доме Сороки, сколько раз воображала, как страстный любовник поспешно и нетерпеливо сбрасывает их, чтобы скорее избавиться от досадной помехи и оказаться в укромном прелюбодейном гнезде из расшитых одеял.

После предложения переехать в город и в преддверии второй годовщины их свадьбы Кэролайн все чаще замечала, что муж внимательно ее разглядывает – возможно, он искал признаки болезни или меланхолии. В таком случае он наверняка заметил, что она становилась все тише, заметно нервничала, вот только поделать с этим ничего не мог. На все его расспросы Кэролайн улыбалась и уверяла, что с ней все хорошо. Она не сказала ему, что каждый раз, открывая входную дверь, чувствует, будто идет над пропастью и вот-вот упадет, покатится, исчезнет в зияющей пустоте прерии, где нет никаких сооружений, созданных рукой человека, ничего, за что можно было бы ухватиться. Кэролайн не рассказывала, что от одного взгляда вдаль ее сердце замирает, а потом стучит, бьется в груди так громко, что Сорока, должно быть, это слышит. Не говорила она и о том, как кружилась у нее голова под здешним небом, слишком необъятным, слишком огромным для нее. Единственное, что утешало ее, – возможность качать и баюкать Уильяма. Кэролайн любовалась мальчиком, дивилась его силе и настойчивости, с которой он тянулся к предметам, хватал ее пальцы и тащил их в рот. Прикосновения его тельца, казалось, заполняли темную дыру, зияющую где-то у нее внутри, и тогда Сорока, улыбаясь, радовалась выражению нежности на ее лице. Но каждый раз Кэролайн приходилось отдавать ребенка матери, и тогда черная пустота возвращалась.

Растения в саду поникли: их задушили буйно разросшиеся сорняки. Неубранные овощи лопались и гнили под солнцем. Сорока согласилась взять на себя заботу о саде и огороде, но и она теперь посматривала на Кэролайн, слегка хмурясь и будто оценивая. Она настояла, чтобы Кэролайн наблюдала за уборкой овощей и подготовкой грядок к новым посадкам.

– Вы же должны сказать мне, что сажать, миссис Мэсси. Вы должны показать мне, где сажать, – уговаривала молодая женщина, хотя обе они прекрасно понимали, что Сорока не в пример лучше разбирается в подобных вопросах.

Кэролайн сомневалась, возражала, но на черноволосую индианку не действовали никакие ее доводы. Пока Мэгги копала и мотыжила землю, Кэролайн стояла возле дома в тени, держась обеими руками за грубые доски стен, будто находила в них единственную опору. Однажды Мэгги, ахнув, отскочила назад, когда вспугнула затаившуюся в сухой листве гремучую змею. Но затем она прикончила ее ударом мотыги и отбросила в сторону.

– Подумать только, что было бы, если бы белая леди поступила так же в саду Эдена! – со смехом крикнула она Кэролайн, которой чуть не стало дурно при виде этой расправы.

– Эдем, – шепотом поправила она. – Это был Эдемский сад.

Не сказав больше ни слова, Кэролайн быстро вошла в дом, не отрывая пальцев от стены.

Как-то вечером Кэролайн увидела, что Корин окликнул Сороку. Та, с привязанным на спине Уильямом, направлялась к землянке, где ей предстояло приготовить еще один ужин и заняться собственным хозяйством. Стоя у окна и не дыша, Кэролайн смотрела, как Корин подбежал к Мэгги и остановил ее, положив руку ей на плечо. Кэролайн изо всех сил пыталась услышать, о чем спрашивает индианку муж, ибо даже издали она прекрасно различала на его лице вопросительное выражение. Сорока отвечала с присущей ей сдержанностью. Ни жестов, ни выразительной мимики, по крайней мере такой, которую сумела бы прочитать Кэролайн. Когда Корин, отпустив индианку, повернул к дому, Кэролайн отпрянула от окна и начала раскладывать по тарелкам еду, приготовленную для них Сорокой: густую похлебку из обжаренной кукурузы, толстые ломти ростбифа и теплый хлеб.