Наследие Дерини

Нагнувшись, Катан поцеловал мальчика в затылок.

— Мы все будем очень храбрыми, мой принц. Да поможет нам Бог. Мы постараемся быть храбрыми.

Королевская процессия медленно выехала из ворот замка и двинулась по улицам Ремута, — это был не настоящий похоронный кортеж, ибо тело покойного короля немедленно по приезде в город поместили в собор, и все равно люди толпились вдоль улиц, чтобы хоть краем глаза взглянуть на своего нового короля и его овдовевшую мать, причем многие поражались, как замечательно выглядит мальчик, и как уверенно и прямо он держится в седле. Многие кланялись ему, даже не пытаясь сдержать слезы.

И вновь архиепископ Хьюберт встретил их на ступенях собора вместе со всем клиром, готовый сопроводить королевскую свиту внутрь на заупокойную мессу, после которой тело Райса-Майкла Элистера Халдейна должны были похоронить рядом с отцом и братьями. Передав Оуэна Таммарону, Катан осторожно спустился с седла и был вынужден на мгновение опереться на плечо графа, поскольку сейчас действие наркотика достигло наивысшей точки.

— Ты лучше соберись с силами, а не то пожалеешь, — угрожающе прошептал Таммарон.

Головокружение миновало, и Катан ровным голосом отозвался.

— Если я свалюсь прямо в соборе, скажите спасибо за это вашему благословенному архиепископу. Я тут ни при чем.

С этими словами он осторожно распрямился, взял Оуэна за руку и подвел его к паланкину, откуда выходила Микаэла, с видимой неохотой опираясь на протянутые руки Манфреда и Рана. Однако когда Оуэн потянулся, чтобы забрать своего папу-рыцаря, Манфред хотел было запретить ему это.

— Папа, — захныкал Оуэн и полез за игрушкой.

— Его нельзя брать с собой в собор, — возразил Манфред, убирая рыцаря, и на глазах у Оуэна выступили слезы. — Так не подобает.

— Ради Бога, милорд, позвольте ему взять игрушку, — взмолилась Микаэла. — Это его утешит, он ведь еще ребенок.

— Он король.

— Ему четыре года, — мягко произнес Катан, ухватив Манфреда за запястье.

— Драммонд, ты испытываешь мое терпение, — прошипел Манфред, однако рука его начала опускаться.

— Просто верни мальчику игрушку.

Хмыкнув, Манфред отдернул руку, но все же сунул деревянного рыцаря Оуэну, а затем, что-то бурча себе под нос, отошел к Рану. Катан поймал на себе взгляд Рана, преисполненный ненависти, но тут же поспешил выбросить это из головы и нагнулся, чтобы утешить мальчика, который с дрожащими губами прижимал к себе деревянную игрушку, одновременно цепляясь за материнскую руку.

— Ну ладно, ладно, что тут у нас такое, — прошептал он, легонько щекоча мальчику подбородок. — Я же обещал твоему папе, что мы все будем очень храбрыми. Постарайся вести себя как настоящий король, когда мы пойдем внутрь, чтобы папа тобой гордился.

В последний раз шмыгнув носом, Оуэн поднял голову и кивнул, и даже почти сумел улыбнуться. Катан поправил на нем шапочку и корону, а затем встал рядом с Микаэлой.

— Спасибо, — прошептала она, не решаясь встретиться взглядом с братом, когда он взял ее под руку, и был вынужден опереться на нее, чтобы восстановить равновесие. — Катан, что с тобой такое?

— Ничего, — пробормотал он в ответ. — Просто голова кружится.

«Расскажу позже», — добавил он мысленно.

Он подождал, пока процессия двинулась в собор, заполненный клубами благовонного дыма, и послышался голос певчих, и лишь тогда решился мысленно обратиться к сестре:

«Помнишь, что они делали с Райсемом, после того как умер Джаван. Так вот, за эти шесть лет они ничего не забыли. С того дня, как Райсем умер, мне два раза отворяли кровь, и все время давали какие-то снадобья. Сейчас все в порядке, — добавил он, ощутив ее ужас. — Я просто ослаб, и немножко подташнивает. Но… если келдорцы не подоспеют вовремя, то шансы уцелеть у меня невелики».

«Думаешь, они приедут сегодня?» — осмелилась она спросить.

«Возможно», — отозвался он.

«Молю Бога, чтобы они успели».

* * *

В это самое время келдорцы во весь опор приближались к городу, во время последнего привала постаравшись сделать все возможное, чтобы скрыть свое происхождение. Теперь отряд возглавлял епископ Эйлин в алой епитрахили и с большим нагрудным распятием, которое ясно провозглашало его высокий церковный сан.