Наследие Дракона

Сначала показалось лицо, затем плечи, а потом и тело человека, однако его кожа казалась бледной и твердой, как панцирь скорпиона, а глаза, которые уставились на путников, светились из выжженных кровавых глазниц, точно у насекомого. Освободившись от пут, тварь начала хватать руками воздух, будто слепец, нащупывающий дорогу к свету… а затем резко обернулась к ним и зашипела.

Это не человек, – подумал Кеммет, разум которого помутился от страха. – Не человек, не человек…

Дюна достал стрелу и, натянув тетиву, выпустил ее.

Прицел оказался точным: стрела попала нелюдю между глаз.

Точнее, должна была бы попасть.

Однако вместо этого раздался скрежет железа о камень, и стрела Дюны соскользнула с лица работорговца и упала во тьму. От брови до виска протянулась глубокая борозда, и бледная жижа начала по каплям стекать в светящийся глаз. Сущность, некогда бывшая живой, широко – слишком широко для человека – раскрыла рот и издала глухой, шипящий смешок. А потом двинулась вперед. Сначала тварь дернулась в сторону, а затем прыгнула на стражника, в два шага преодолевая расстояние между ними. Она вцепилась в свою жертву, обвив ее руками и ногами, и оба упали во тьму. Тварь так широко распахнула пасть, что Кеммет увидел полный рот ее острых, точно иглы, зубов и черный извивающийся язык. Она вонзила зубы в шею Дюны, и стражник закричал.

Лошади у них за спиной заржали, а потом Кеммет услышал, как их копыта тяжело бьются о человеческую плоть, и удаляющийся цокот. Они остались без лошадей.

Мальчик подпрыгнул, когда одна рука тяжело опустилась ему на плечо, а другая зажала рот, заглушая крик. Кеммет моргнул, и по его телу пробежала дрожь. В воздухе стоял резкий запах, а его штаны стали влажными. Он обмочился, но сейчас это не имело значения. Еще одна бледная фигура сдвинулась с места. Вопли стража сменились влажным, сосущим звуком. Ничего более ужасного Кеммет еще не слышал.

– Шевелись, мальчишка, – прошептал повелитель снов. – Нам пора уходить.

Кеммет оттолкнул его ладонь.

– Но как же лошади?… – прошептал он.

Вторая фигура повернула к ним бледное лицо и зашипела. А тем временем третья начала выбираться из своих уз.

– Я поведу тебя через Шеханнам. – Старик еще сильнее сжал плечо Кеммета и дрожащей рукой поднял в небо свой посох с лисьей головой.

Обнадеженный мальчик схватился за тунику Хамрана, и воздух перед ними озарился и засиял искусственным светом Страны Снов.

Глядевшая на них фигура захохотала, подползла ближе и прыгнула.

Надеяться было слишком поздно.

1

Проблемы будут только в том случае, если тебя застукают на горячем.

Дракон Солнца Акари давным-давно ушел за горизонт на поиски своей утраченной любви, и ночь развернулась со всей своей бархатной нежностью. На рассвете сотня девочек и пятьдесят женщин покинули Шахад и отправились в Мадраж, куда сходились все племена.

Рослая, выделявшаяся среди одногодок Сулейма стояла в окружении джа’акари, гордых воительниц с суровыми лицами. В следующий раз, когда взойдет солнце, она будет уже одной из них. Шел первый весенний день семнадцатого года ее жизни и последний день ее детства.

Мадраж приютился в низине Города Матерей – Эйш Калумма. Большая арена, размерами превосходившая тройку любых обычных деревень вместе взятых, была выстроена полукругом и походила на спящего дракона: сверху размещалась приподнятая сцена, снизу – забрызганный красным земляной пол. Именно на арене младенцы получали имена. Здесь пары гайана совершали свадебный обряд, здесь избирали предводителей и сюда же приводили преступников на казнь. Но, что самое важное, именно на арене определяли, кем предстояло стать девочке племени зеерани – целительницей, матерью или кузнецом. Здесь же немногим избранным суждено было стать джа’акари, прекрасными и жестокими возлюбленными Дракона Солнца Акари.

В дни наивысшей славы полчища всадниц джа’акари носились по просторам Зееры подобно буре, и нежным дождем ниспадали на них песни матерей. Но война, деятельность работорговцев и неспособность матерей вынашивать здоровых младенцев постепенно превратили их народ в бледную тень героического прошлого. Голоса предков эхом отдавались в коридорах подземелий под трибунами Мадража. Окидывая взглядом жалкую кучку девочек, которых удалось собрать в этом году, Сулейма содрогнулась при мысли о том, как, должно быть, смотрелись эти пустые глазницы трибун Мадража на фоне одинокой пустыни.

Бросалось в глаза малое количество девушек из Нисфи. До Сулеймы дошли слухи, что в этом году северное племя приняло на себя тяжелый удар со стороны торговцев рабами.

Ее сестра по оружию Ханней полагала, что их народу не суждено вернуть былое величие. Слишком мало рождалось детей, и каждый год все меньше воинов удостаивалось благосклонности вашаев, больших саблезубых котов, живших среди людей. Мир попросту стал чересчур враждебным, и не стоило ждать возврата к прежним годам войны и достатка.

Как она говорила – эхуани, то есть красота в правде.