Наследие Дракона

Сагаани, – возразила бы на это Сулейма, – красота в юности. Они и правда были юными, сильными и еще не скованными поражениями старейшин. Они найдут способ обеспечить своему народу лучшее будущее. И если такого способа еще не существует, они придумают свой собственный.

Первая мать настаивала на том, что единственное спасение племени – переселить как можно больше людей в каменные дома вдоль Дибриса, как сделали чужестранцы к северу от них. Почти целое поколение мастеровых без устали трудилось над постройкой и укреплением Эйш Калумма. Сулейма же полагала, что решение должна принимать первая воительница и что их будущее коренится в далеком прошлом: следовало отыскать тех зееранимов, которые продолжали вести кочевую жизнь, и присоединиться к ним. Но ей неоднократно повторяли, что никто не будет слушать соображения какой-то девчонки.

Сулейма отыскала место неподалеку от Ханней и уселась на землю, которую уже освещали две восходящие луны. Стоило ей устроиться, как подоспели девушки из Нисфи и заняли свои места. Небо меняло цвет с сине-голубого на лавандовый, а затем стало сочным индиго и наконец совсем черным и глухим. Сулейма чувствовала в воздухе дыхание своих одногодок, ощущала биение их сердец сквозь землю и запах пота, объяснявшийся долгим ожиданием и страхом. Когда сменилось направление ветра, девочка вдохнула мускусный запах вашаев, и по ее косточкам пробежало прикосновение их урчащих голосов. Они притаились там, в темноте, и наблюдали.

Посмотрите, я тут, – послала им Сулейма мысленный призыв. – Примите меня как достойную.

Великий огонь заполыхал, разрывая темноту ночи. Сердце Сулеймы подскочило к горлу, точно у перепуганного зайца, а одна из девочек к своему вящему позору даже вскрикнула. Как бы далеко ни находилась Сулейма, она кожей лица почувствовала жар и попыталась сдержать слезы.

Перед ними предстала самая могущественная повелительница снов во всем племени. Ее присутствие витало в воздухе, и даже пламя воспевало ее. Кожу, испещренную пятнышками от слишком длительного пребывания бок о бок с вашаями, до блеска натерли драгоценными маслами и частицами золота. Одежды на ней не было, если не считать золотых браслетов на запястьях, что свидетельствовало о принадлежности к зееравашани.

Хафса Азейна держала в руках посох из обожженного терновника с набалдашником в виде кошачьего черепа, и в безжалостном взгляде ее золотистых глаз горело пекло полуденного солнца. Когда повелительница снов подняла посох у себя над головой, первый кот вашаев Курраан запрокинул свою массивную голову и зашелся оглушающим рыком. Никогда еще его окованные золотом клыки не казались такими смертоносными, и никогда еще не выглядела столь пугающе повелительница снов.

Сулейма почувствовала, как ее ка, дыхание ее духа, затрепетало, точно пойманная птичка.

Не показывай, что боишься, – повторила она про себя. В конце концов, эта женщина была ее матерью.

– Йех Ату, – прошептала девушка. – Могла бы хоть по такому поводу сделать что-нибудь со своими волосами.

– Шшшш! – толкнула ее локтем в ребра Ханней. – Ну вот, ты уже пытаешься навлечь на наши головы лишние проблемы.

– Проблемы будут только в том случае, если нас застукают на горячем, – ответила Сулейма, но все-таки замолчала, когда взгляд горящих глаз отыскал ее в толпе и попытался прожечь насквозь, требуя подчинения.

Девушка задрала подбородок и бросила на Хафсу Азейну ответный взгляд. Сагаани, – подумала она. – Красота в юности. Теперь этот мир принадлежит нам, мама.

Тяжесть материнского взгляда не была погашена полностью, но Сулейме удалось немного ее ослабить. Когда по всему периметру Мадража зажглись факелы, девушка почувствовала, что предвкушение грядущего действа пересиливает страх. Настала та самая ночь, о которой Сулейма столько мечтала, за которую она боролась и ради которой жила. Она больше не будет ребенком, голос ее ушедшего детства унесет вой ветра. Больше ей не быть маленькой веснушчатой чужестранкой, дочерью великой и ужасной повелительницы снов. Теперь она станет Сулеймой Джа’Акари, воительницей под солнцем, и сможет идти собственным путем.

Поднялся ветер, и Зеера запела.

На свет вышла тройка джа’акари. Одна из женщин сжимала в руке кинжал, другая держала чашу, а третья вышла с пустыми руками. Все они были обнажены, и их кожа блестела от благовонных масел и золотой пыли, как и у повелительницы снов, ибо лишь в эту ночь все женщины становились равными под луной. Джа’акари раскрасили свои лица полосами и витиеватыми черно-бело-золотыми узорами, превращавшими их в диких существ, наполовину людей, наполовину вашаев. Пятнистая кожа воительниц сверкала животным здоровьем, а вычурные головные уборы обрамляли лица точно разноцветные гривы.