– Нет! Ступайте вон! Ааааа, я и слышать ничего не хочу. И уж точно не хочу за всем этим наблюдать. – Она замахала на них руками. – В любом случае вы двое не сможете вытерпеть мужской танец, а у меня нет ни малейшего желания смотреть на спаривание парочки котят на песке. Идите. Ступайте! Отыщите себе палатку или клочок травы, или что угодно. Просто уходите. – Сарета потянулась за медом, словно хотела смыть кислый привкус во рту.
– Не думаю, что она шутит, – прошептал Таммас. Его глаза горели, как луны. – Моя палатка стоит внизу по течению, сразу за пастбищем…
Тело Ханней обдало каким-то совершенно новым, пугающим жаром.
– Еще рано. В этом году я должна танцевать со стражниками.
– Но…
– Голой.
Ханней посмотрела на Таммаса беспомощным, растерянным взглядом, сжираемая бурей, которую сама же и породила. Когда он встал и протянул ей руки, девушка позволила увести себя от огней и обернуть в теплые объятия зееранийской ночи. Луны еще никогда не висели так низко, а звезды не горели так ярко, и никогда пески не пели так сладко. Таммас держал Ханней за руку, и его прикосновение было теплым, нежным и наполненным обещаниями, и девушка не знала, хочет бежать с ним или от него, и только ноги умоляли ее: Спеши, спеши, спеши.
Когда они подошли к его темно-синей палатке, Ханней замерла, как косуля при виде вашая. Дайруз действительно потерся о ее ноги, исчезая в ночи, и она почувствовала его прикосновение к своему разуму.
Добро пожаловать, маленькая сестренка.
Над Дибрисом поднялся прохладный ветерок, рожденный из дождя, томления и ускорения перерожденного мира. Он погладил голую кожу на висках у Ханней, прошелся по перьям на ее головном уборе и заставил крошечные серебряные колокольчики запеть, когда она вздрогнула от внезапной горячки. Таммас обернулся к ней и потянулся, чтобы взять ее за руку.
Он открыл рот, и Ханней знала, что он собирается ей сказать: Не бойся, я не причиню тебе вреда; ты прекрасна – и всякие прочие глупости, которые мужчина говорит женщине, когда на самом деле хочет произнести: Ты – моя. Но Ханней поняла, что не боится, что желает его, даже если это принесет боль, и ей не было нужды в пустых словах, она нуждалась лишь в прикосновении к своему телу. Поэтому она потянулась и расстегнула заклепки на своей куртке, и позволила ей упасть.
В палатку они так и не забрались.
Луны и звезды были свидетелями тому, как они сошлись под небом пустыни и нашли друг в друге удовольствие, как са встретилось с ка, а плоть с плотью, и пустыня пела им песнь, столь сладкую и могущественную, что они могли бы заплакать, если бы расслышали ее сквозь крики, вздохи и нежные-нежные стоны любви. И лишь когда луны оказались на дальней стороне неба, а малышка Диди начала бледнеть и уставать, они наконец нашли успокоение в тяжелом и удовлетворенном переплетении.
Ханней почувствовала, как пот высох на разгоряченной коже ее любовника, и ощутила собственный запах на теле Таммаса, когда сонно прижалась губами к его шее. Она заключила в объятия своего мужчину и унеслась в самый глубокий и беззаветный сон в своей жизни.
Небо на востоке только начало бледнеть в предвкушении первого поцелуя Дракона Солнца Акари, когда Таммас зашевелился, потянулся и чмокнул ее в макушку. Ханней обхватила его руками за талию и улыбнулась, еще не готовая открыть глаза и удивиться тому, куда подевалась ее одежда, и обеспокоиться по поводу того, не увидел ли их кто-нибудь посторонний. Она скорее почувствовала, чем услышала его смех – Таммас замурлыкал, как большой кот, и отстранился, оставляя ее бок прохладным и одиноким. Ханней нахмурилась, открыла глаза и потянулась… Ох. Ох. От этого стало немного больно.
– Шшш. – Таммас наклонился и поцеловал ее в губы, и его тень в свете лун прошлась над ней, когда он встал. – У меня есть кое-что для тебя.
Как бы Ханней ни огорчал сам факт его ухода, она вынуждена была признать, что даже в полутьме ей было приятно наблюдать за тем, как он идет. И исчезает в своей палатке. И снова выходит, осторожно сжимая в руках широкую чашу.
– Тебе идет без одежды, – сказала она Таммасу.
Он с удивлением посмотрел на нее.
– Что?
Ханней усмехнулась и, перекатившись, села на песке, скрестив ноги:
– Нагота очень тебе к лицу.
– Вот как?
Таммас рассмеялся и опустился перед ней на колени. Она тоже встала на колени. Их пальцы переплелись вокруг любовной чаши.
– Дерзкая девчонка!
Ханней чувствовала себя одновременно робкой, смелой и нежной. Ее ноги все еще не поняли до конца, хотят ли бежать к нему или от него, но дрожали так, что ей бы, наверное, было лучше заползти в его палатку и уснуть… чуть позже.
– Я – твоя девчонка, – прошептала Ханней, и ее глаза наполнились лунным светом.
– Ты – моя девчонка, – согласился Таммас и поднес чашу к ее губам.