Наследие Дракона

Парочка пострелов выбралась из укрытия и со всех ног помчалась ему навстречу, стуча палками и вопя во всю мощь своих легких. От неожиданности Измай чуть не выронил сверток, который нес. Дети резко остановились и замерли с округлившимися глазами, когда из-за низкой стенки, точно разливающаяся тень, появилась Рухайя. Она прыгнула в противоположном направлении. Мальчишки с воплями побросали свои палки, и те с грохотом попадали у них за спиной.

Они носятся, как зайцы.

– Их нельзя есть.

Я не сказала, что они пахнут, как зайцы.

Рухайя демонстративно чихнула и обнажила клыки в кошачьей ухмылке. Измай слегка улыбнулся. Она изо всех сил пыталась его развеселить, но он все равно чувствовал себя так, будто таскал за собой мешок с собственным сердцем.

Наконец (и, пожалуй, раньше, чем хотелось бы) Измай подошел к сводчатому входу в комнаты собирательницы зелий. Он сглотнул и постучал по плитке, стараясь не встречаться глазами с яркими полированными черепами, взиравшими на него с усмешкой. Никто не крикнул, чтобы он проваливал, и Измай вошел, втянув голову в плечи.

Рухайя чихнула и прижала уши к голове.

Я останусь здесь. Это место пахнет ловушкой. И мочой. – Она снова чихнула. – Никогда бы не подумала, что люди могут быть так… нечистоплотны.

Хафса Азейна сидела на низком стуле у кровати Сулеймы. Глаза повелительницы снов блестели в приглушенном свете, и на один пугающий миг все это напомнило Измаю о смотрителях могил Эйд Калмута, легендарных статуях, пропитавшихся кровью и костьми живых, проклятием которых было до скончания веков сторожить останки своих хозяев. Хафса сидела там с того самого дня, как Сулейму принесли от Костей Эта, еле слышно напевала и жгла дурно пахнущие травы, играла на лире из кошачьей головы, о которой никто не хотел говорить, и, возможно, странствовала по снам. Измай слышал тихие разговоры о том, что повелительницу снов видели со свежей кровью на губах, и все это время старался держаться от нее подальше.

Но ничто не могло помешать ему прийти попрощаться.

Измай замялся, таращась на рот Хафсы Азейны, на ее лиру, придвинутую к стене, на пучки сухих трав и цветов, висевших на перекладинах, на бутылки, миски и чашки, которыми был уставлен низкий стол, тянувшийся вдоль дальней стены, – словом, на что угодно, кроме неподвижной оболочки, лежащей на кровати.

Снаружи зарычала Рухайя, и ее чудный голос заставил Измая взять себя в руки.

Он сможет с этим справиться.

Повелительница снов повернула голову и посмотрела на него немигающим взглядом, и мальчик прикусил губу, чтобы не вскрикнуть от удивления.

– Измай Зееравашани, – обратилась она к нему.

Он низко поклонился, надеясь, что сможет устоять на ногах.

– Хафса Азейна. Клянусь солнцем, я рад тебя видеть.

– Неужели? – Она улыбнулась. Крови на ее зубах не было. – И вправду рад? Как интересно.

Измай выпрямился и перенес вес тела с одной ноги на другую.

– Я пришел, чтобы увидеться с Сулеймой. И… попрощаться.

Хафса Азейна прислонилась затылком к стене и прищурилась. Ее глаза превратились в щелочки.

– В словаре Синдана нет слова «прощай».

– Повелительница снов?

– В Запретном Городе говорят джай-хао, что значит до следующей встречи. Или можно сказать джай ту вай – пока дорога не приведет тебя обратно ко мне. Но у слова прощай нет ни одного синонима. – Она растянула губы в невеселой усмешке. – Когда мы покидали Атуалон, я собиралась увезти нас двоих в Кханбул, но мы оказались здесь, в Зеере, где прощай означает навсегда.

– Мне очень жаль, повелительница снов, но я вас не понимаю.

Хотя, по большому счету, ему этого и не хотелось. Все, что Измай желал по-настоящему, – это подойти к постели Сулеймы, наклониться и разбудить ее нежным поцелуем. И еще, быть может, вернуться к тому периоду жизни, когда такое желание казалось исполнимым.

– Конечно, ты меня не понимаешь! – взорвалась Хафса. – Ты всего лишь мальчишка. Твой путь пролегает между материнской палаткой и кухнями, туда-назад, не более того. Просто убирайся, оставь нас в покое. – Теперь она полностью закрыла глаза, и ее лицо спряталось за переплетением локонов, напоминавших морскую пену.

Измай снова замялся, раздираемый страхом перед заклинательницей и боязнью никогда больше не увидеть Сулейму. Затем он сделал долгий медленный вдох и расправил плечи. Он был зееравашани.

Мы – зееравашани, – согласилась Рухайя.

Ободренный этой мыслью, Измай прошел через комнату к тому месту, где лежала Сулейма, хотя и проследил за тем, чтобы кровать отделяла его от матери девушки. Конечно, храбрость – это очень хорошо и правильно, но злить повелительницу снов было бы чистым безумием.