Это была скорее дорога, а не тропинка, выложенная булыжником, ухоженная и достаточно широкая, чтобы рядом могли проехать пять повозок. Джиан кивнул.
– Ей пять тысяч лет, – сказала ему Ксенпей. – Пять тысяч лет назад наш первый император повелел положить те самые камни, по которым в один прекрасный день немногие избранные могли бы прийти ко дворцу. Выучить мудрость дейченов, пройти по дорогам дня и ночи, роз и лунного света, пересечь дворы души и зажечь в них огонь, – она коснулась сердца причудливым жестом, – и принести больше славы его сиянию. Пока что ты не можешь понять, о чем я тебе говорю, но когда-нибудь все изменится. Я хочу сказать тебе, дейчен Джиан, что пять тысяч лет назад император вымостил эту тропу для тебя.
Ее улыбка была обращена куда-то вглубь.
– Это не предсказание. Может быть, я ошибаюсь и ты умрешь прежде, чем сядет солнце. В любом случае, я буду здесь. Ох, только не смотри на меня так. Тебе следует меня поблагодарить – в конце концов, ты-то еще жив. Пойдем, нам нельзя опаздывать.
Ксенпей пошла вперед, и Джиан последовал за ней, хотя у него все еще кружилась голова и изредка накатывали спазмы боли, заставлявшие его ахать от слабости. Ксенпей подталкивала его вперед. Туманившие разум тени начали отступать, но лишь затем, чтобы им на смену пришла ослепляющая боль. Подойдя к месту, где встречались две дорожки, и свернув к центру города, Ксенпей повелела Джиану сесть и сама умостилась рядом.
Долго ждать им не пришлось. Вдали поднялась пыль, и совсем скоро Джиан уже мог различить движущиеся к ним тени. Тихий шорох перерос в оглушительную какофонию постукивающих о камень деревянных колес. Джиан решил, что за ним приехала одна из повозок, и попытался встать и убежать. Ксенпей шлепнула его ладонью по руке.
– Глупый мальчишка, – зашипела она. – А ну сядь.
И он сел и начал ждать, и вскоре увидел, что на этих тележках не было трупов. Они оказались меньше и изящнее, светились на солнце белым и золотым. Грациозные белые лошади шли быстрым шагом, ступая мягко и высоко поднимая ноги. В каждой тележке сидело по два десятка, а может и больше, девушек – одного с Джианом возраста, одетых в желтые и белые шелка. Большинство из них спали или лежали в бессознательном состоянии, а немногие, сидевшие прямо, жались друг к дружке, плакали или безучастно смотрели в пустоту. Джиан поднял голову и начал вглядываться в их лица, и, пока тележки, замедлив ход, проезжали мимо него, он понял, что в этих лицах отражалась боль.
– Кто… – начал было он.
– Молчать! Смотри. Смотри!
Ксенпей ущипнула его за руку. И он начал смотреть.
А потом увидел ее.
Она сидела в задней части тележки, прижимаясь к боковой стенке: ноги, обутые в сапоги, висели в воздухе, точно она собиралась спрыгнуть и убежать, как только соберется с силами. Ее лицо было безупречной овальной формы, а по высоким скулам было понятно, что она родилась в горах. Волосы были черными и блестящими, а глаза… Ох уж эти глаза! Джиан знал их, видел, как они таращились на него из материнского зеркала и с поверхности любого глубокого пруда, в который он когда-либо заглядывал. Девушка тоже обратила на него внимание и, приезжая мимо, села прямо и смотрела на него с открытым ртом, похожим на идеальную маленькую букву «о», до тех пор, пока ее тележка не скрылась вдали. Когда незнакомка исчезла из виду, Джиан еще долго не мог опомниться.
– Она – дейжу, – сказала Ксенпей, и в ее голосе послышалось удовлетворение. – Ты ведь не думал, что во время Ниан-да рождаются только мальчики?
– Я…
Ксенпей встала и заставила Джиана подняться.
– Это – твоя дорога, единственный путь, открытый для тебя теперь. Все пути ведут вперед, и ни один из них не способен вернуть тебе то, что было прежде. На обратной стороне нет ничего, кроме смерти. – Впервые с тех пор, как Джиан встретил свою йендеши, улыбка не озаряла ее лица. – Тебе предстоит сделать выбор: остаться там, где ты сейчас находишься, или погибнуть. Оглянись назад, и ты умрешь. Сделай шаг вперед… и будешь жить.
Джиан посмотрел на восток – на дорогу, ведущую к девушке и дворцам, и к жизни, к которой он никогда не стремился.
– Не слишком богатый выбор.
Ксенпей рассмеялась, но в этом звуке не было и следа веселья.
– Иначе и быть не может.
15
Он позвал ее в лунные часы, когда мир оставался прохладным и неподвижным.
Она пребывала в глубинах Шеханнама, охотилась за зайцем, который был духовным побратимом умм Нурати, и внимательно прислушивалась к окружающему миру. Дикая Охота уже целую эпоху не проходила через эти места, но этот факт не имел ни малейшего значения. Поэтому когда Курраан прервал ее прогулку по снам и вытащил обратно в мир, она так разозлилась, что пожелала было откусить кусочек его уха.
Только попробуй, – предложил он, смеясь ей в лицо.
Дару, как тощий котенок, в полусне свернулся клубком у ног Сулеймы. Его сны походили на саван из паутины, и она была им очень довольна. Его присутствие было залогом того, что девочку не тронут тени, а Курраан со своей стороны готов был проглотить любого, кто осмелился бы угрожать ей в мире людей.