Наследие греха

Однако во время боевых действий его манеры и поведение заметно улучшились. Он был от природы драчлив, смел и агрессивен. Вскоре после того, как наш полк вступил в боевые действия, в деревне, где мы стояли, была убита молодая женщина-бирманка. Состоялся военный трибунал, на котором Пейнтера обвинили в ее убийстве. Тем не менее его вина не была доказана. Об остальном я умолчу.

В феврале 1945-го, за шесть месяцев до прекращения военных действий на Дальнем Востоке, Пейнтер подхватил распространенную в тропиках болезнь, проявляющуюся в сильном изъязвлении кожи нижних конечностей, которая в его случае усугубилась его полным, как мне говорили, пренебрежением элементарными нормами гигиены и отказом соблюдать диету. Он сделался сильно болен, лечение не помогало. В это время в калькуттском порту как раз стоял большой военный транспорт, и, как только состояние Пейнтера позволило, его и еще нескольких больных переправили на судно по воздуху. Транспорт достиг какого-то из портов в Великобритании в марте 1945 года.

Не располагая информацией о дальнейшей судьбе Пейнтера, могу лишь предположить, что он был комиссован из армии по состоянию здоровья.

Если у вас остались еще вопросы касательно службы Пейнтера в армии, пишите мне, не стесняясь, и я с радостью отвечу на них так подробно, как только позволят моя память и осмотрительность. Данное письмо вы без малейших сомнений можете предать гласности. Прошу вас, однако, не отказать и мне в просьбе прислать мне копию вашей книги, когда та выйдет из печати.

Искренне ваш,

Космо Плашет».

Все почему-то уверены, что он пишет книгу. Торжественный стиль письма полковника позабавил Генри, но вот в рассказе об убийстве молодой бирманки ничего забавного не было. Да и оговорка полковника – «об остальном я умолчу» – показалась ему более внятной, чем целые страницы объяснений.

Ничего нового, и ничего жизненно важного. Откуда же тогда это неприятное ощущение, будто он что-то упустил? Да тут и упускать нечего… Пастор стал снова просматривать письмо, сам не зная, что ищет. И тут, пока он сидел, вглядываясь в тонкие петли и завитки почерка полковника, его вдруг охватила волна трепетного ожидания. Он боялся говорить с ней и в то же время страстно желал снова услышать ее голос.

Подняв голову от письма, викарий даже удивился тому, как сильно потемнело в комнате. Свинцовые тучи закрыли небо, поглотив яркий свет летнего дня. Над крышами домов к востоку от гостиницы свинец сменялся грозным пурпуром, а когда Арчери начал складывать письмо, яркая вспышка молнии на миг озарила комнату холодным светом, в котором слова на бумаге показались ему особенно отчетливыми, а собственные руки – мертвенно-бледными. Раскат грома настиг его, когда он уже подходил к лестнице, а его отголоски еще продолжали с ворчанием кружить по старому дому, когда он входил к себе в номер.

В худшем случае она просто откажется говорить с ним, вот и все. Да и то не сама, а через своего итальянского дворецкого. Ни о каких личных упреках не может идти и речи – эффект слов, переданных через третье лицо, будет даже сильнее.

– Форби-холл. Резиденция мистера Примеро, – послышался в трубке ровный мужской голос.

Трубку действительно снял дворецкий. Итальянский акцент искажал каждое произносимое им слово, и только фамилии владельца он придавал истинно латинскую звучность.

– Я хотел бы поговорить с миссис Примеро, – сказал священник.

– Какое имя мне следует назвать, сэр?

– Генри Арчери.

Кто знает, возможно, ее мужа не будет рядом, когда ей сообщат о его звонке. Люди, живущие в огромных домах с множеством комнат, как эта пара, имеют обыкновение проводить время порознь: он в библиотеке, она в гостиной… Она пошлет к телефону дворецкого с ответом. Тот, как иностранец, наверняка лишен чутья английского языка, и это даст ей определенную свободу. Она попросит его передать звонящему что-то внешне вежливое, но утонченно-жестокое, а дворецкий, не ощутив жала глубоко скрытой насмешки, скажет все как есть.

Тут священник услышал приближающиеся шаги – они эхом раздавались в огромном холле, который описывал ему Чарльз. В трубке затрещало, наверное, из-за грозы.

– Алло? – услышал он голос, который принадлежал не дворецкому.

Генри тщетно пытался выдавить хоть звук из горла, ставшего вдруг сухим, как кость. Почему он не прорепетировал заранее? Потому ли, что был абсолютно уверен – она не подойдет?

– Алло, вы еще здесь? – спросила Имоджен.

– Миссис Примеро…

– Я уж подумала, вам надоело ждать. Марио не торопился.

– Конечно, я вас жду. – Дождь ударил в окно тяжелой струей и зарыдал в полотнище стекла. – Я хочу принести вам свои извинения за сегодняшнее утро. Это было непростительно.

– Вовсе нет, – сказала женщина. – Я вас уже простила – за это утро. К тому же вы ведь ничего не сделали, просто были рядом, и все. Зато другие наши встречи – вот они кажутся мне не то чтобы непростительными – скорее непонятными.

Викарий живо представил себе ее трогательный беспомощный жест – маленькие белые руки разлетаются в стороны.