Наследие Кагана

— Хаким, — раздался сдавленный женский голос за спиной. Обернувшись, я увидел помощницу лекаря. Все внутри похолодело от того, что она могла узнать от отца, что тот лишил меня места Кагана.

— Ваш батюшка … — она замялась и виновато опустила глаза. — В голове закружили мысли, разнося страх по венам, что она узнала о решении отца, и пытается мне его сейчас сообщить.

— Ну же, говори! — Скомандовал я, не скрывая своего раздражения.

— Ваш Батюшка отбыл на поклон к Богам. — Она всхлипнула, видимо сдерживая поток слез, а я почувствовал облегчение, словно вместе с отцом и отбыли притязания Айдарии на место во главе нашего народа. Испугавшись собственного хладнокровия от известия о смерти отца, я застыл на месте, и некоторое мгновение, не моргая, смотрел на рыдающую помощницу. Но боясь, что помощница уличит меня в бесчувственности, я часто заморгал, словно пытаясь удержать слезы, и еле слышно спросил.

— Матушке уже сообщили? — Она коротко кивнула, — вы можете идти, — поспешно заговорил я, чтобы избавиться от ее пытливых глаз.

— Да конечно… — . Сказала виновато женщина, — простите, — бросила мне она на последок и зашагала по коридору, в котором меня настигла, постоянно оглядываясь. Я не мог отвести взгляд от ее силуэта, пока он не скрылся за поворотом.

Помощница лекаря показалась мне весьма странной, меня гложили мысли, что она хочет меня на чем-то подловить, и потому у меня поселился страх, что она знает больше, чем ей положено.

Раздался звон колоколов. Звучание колоколов можно услышать лишь после смерти Кагана, этот звон оповещает жителей о том, что наш предводитель пал в мир мертвых и теперь, чтобы он мог присоединиться к своим предкам Каганам, потомкам сына Анул мы должны его оплакивать, устраивать поминальные обеды и читать молитвы. Одной из наших традиций считалось принести белый цветок белокрыльника, считалась что они прокладывают путь из мира живых в мир мертвых, и если так сложилось что в память об умершем ни к то к его жилищу не принес белокрыльник то душа заблудится и долгие зимы будет скитаться в мире живых отравляя его и убивая урожай. Я чувствовал большое желание, чтобы мой отец занял в мире мертвых место, кое ему полагается среди предводителей. Потому пошел к жертвенному камню, который находился в небольшой комнате расположенной в центре нашего терема.

Я вошел в каменную комнату, на полу были зажжены свечи, а в центре был белый с серыми вкраплениями священный камень, который, сначала времен пропитывался кровью, не только Волхвов присягающих на службу Богам, но и жертв темсущи, которые так безжалостно были убиты служителями наших богов, не смотря на эти омовения он оставался белым. Я смотрел на этот мертвенно-бледный камень и понимал, что сила в нем безгранична. Первый Каган, сын Анул некогда на рассвете жизни нашего народа пролил кровь на этот камень, клянясь своей матери, что позаботится о ее созданиях, кровь вспенилась и забурлила, и принял наш народ этот камень за священное послание от Богов. Тогда же семьи советников (ныне старейшины) присягнули на крови в верности моему предку и нашему народу. С тех незабытых пор наши семьи стали связанны кровью, разница лишь в том, что «голубое бурление» создала лишь кровь истинного предводителя. Тогда советниками и было принято, что каждый наследник предводителя, прежде чем занять место своего предшественника должен пройти обряд «голубое бурление» в знак доказательства, что он истинный Каган.

Я коснулся камня рукой, желая уже сейчас без лишних глаз, провести этот обряд, о котором мне с детства рассказывали. Но так уж сложилось, что отец стал Каганом до моего рождения и потому я не был свидетелем его посвящения. Одернув руку, я потянулся к ножнам, в коих покоился мой кинжал, подаренный моей матушкой после болезни, которую слава Богам я пережил три зимы назад. Но сил воспользоваться ножом я в себе не нашел, как бы соблазнительно это не казалась. «Один жест ножом по руке и обряд голубого бурления состоялся, и никто не сможет забрать у меня наследие отца, кроме богов, не смотря на все мое желания стать во главе народа.» Желанием отца на смертном одре было, чтобы это место занял его первенец в лице моей старшей сестры. В случаях, когда я чувствую не уверенность или же потерянность в своих действиях я прошу совета у матери, потому и сейчас поспешил к ее покоям.

Тихонечко постучав, я услышал громкий и четкий голос матери.

— Кто там?

— Это я матушка… — Не знаю, зачем, но мне хотелось добавить «Хаким», но я не успел произнести не звука, как мать ответила

— Входи.

Я вошел в широкие покои моей матери. После того как отца одолела хворь она перебралась в соседнюю часть терема и заняла эти покои. Хотя от них и было навещать отца на много дальше остальных, но эти покои были ближе к молебленной комнате со священным камнем, где матушка буквально пропадала за молитвами о здравии своего мужа.