Наследие кельтов. Древняя традиция в Ирландии и Уэльсе

«Когда Шон О’Коналл был молод, народные рассказчики пользовались повсюду огромной популярностью, но с годами их истории стали слушать уже не так охотно, как раньше. Наконец настало время, когда ему лишь изредка удавалось блеснуть своим искусством перед публикой. А в итоге, чтобы совсем не утратить мастерства, он стал рассказывать их вслух самому себе, когда, как он думал, рядом никого не было, при этом он сопровождал свой рассказ положенной жестикуляцией и выразительностью — словом, использовал все традиционные приемы устного рассказа, как если бы выступал перед многочисленной аудиторией, собравшейся у очага. Его сын Пэтс как-то говорил мне, что ему случалось заставать отца за рассказыванием историй безответной каменной стене, когда рядом мирно паслись коровы. Иной раз отец, возвращаясь с рынка, шел следом за старой серой кобылой и рассказывал свои истории задку телеги!»

3

В сельской среде традиционные сказания теряли популярность, зато к ним начали проявлять интерес ученые. Они прилежно записывали их, классифицировали содержащиеся в них мотивы и пытались проследить историю сюжетов. Но если самим сказителям и их неграмотным слушателям не составляло труда поверить в чудеса всех этих повестей, то современные ученые, отравленные рационализмом и материалистическим уклоном современного образования, не могут принять их с той же наивной верой. Для многих народные сказания правдивы лишь в том смысле, что в совокупности с многочисленными другими данными о народных верованиях и обрядах они дают материал для реконструкции древнейшей истории человечества. Самостоятельной внутренней ценности они как бы и не имеют. Одно или два поколения назад их принято было относить на счет «болезни языка» или считать примером «примитивной науки», «примитивной философии», «плодотворящей магии» или «детством словесности». Но скептицизм писателей, которые никогда не ставили под сомнение адекватность нынешних эволюционистских теорий, зачастую противоречил их собственной жизненной практике. В шестьдесят лет Джеймс Фрэзер по-прежнему не мог объяснить себе, зачем он занимается сравнительной мифологией: «Если мы тратим всю свою жизнь на попытки узнать что-то такое, что узнать невозможно и что, если все же будет узнано, окажется совершенно никчемным, то что мы можем сказать в свою защиту? Боюсь, что очень мало»[27]. И все-таки он продолжал заниматься этими «совершенно никчемными» вещами оставшиеся двадцать семь лет своей долгой жизни. Когда в самом конце «Золотой ветви»[28] он оглядывается назад на «горестную череду человеческих заблуждений и предрассудков, которые занимали наше внимание», и приветствует смену религии наукой, перед нами вновь скептик, претендующий на абсолютный авторитет. Время древних празднеств ушло, их традиционные темы — «гибель души», «козел отпущения», «бракосочетание богов», «умирающий и воскресающий бог» — превратились в бессмысленный маскарад, лишь заслоняющий холодный свет истины. Однако чистый скептицизм, наверное, не дал бы нам «Золотой ветви».

Конфликт между научным рационализмом и интуитивной верой не разрешим до конца, пожалуй, ни для кого из нас и проявляется во множестве предрассудков и предубеждений. Встречаются люди, которые читают сказки, но смотрят на них так же, как на современные произведения художественной литературы. Они настаивают, что и изучать сказки следует лишь как «нарративные тексты», т. е. читать их надо in vacuo, в пустоте, как будто они вообще никак не соотносятся с жизнью, а глубинный их смысл интересен лишь этнографам. Однако отстраненность, якобы высвобождающая материал для настоящего исследования, опять-таки не всегда позволяет разглядеть достоинства, какие видят в этом «материале» те, кто ищет в нем прибежище. Иные ученые, хотя и видят в сказках лишь способ приятно провести вечер, тем не менее отдают должное традиции, неотъемлемой частью которой они являются, как бесценному наследию, источнику вдохновения даже в нашем современном мире.