«представлял собой нечто весьма отличное от своих спутников — идеальных
средневековых героев, нечто куда менее сиюминутное, глубоко человечное и постоянное.
Сэр Ланселот есть инкарнация идеала мужчины, который бытует не в мужском мире
социальной деятельности, но в надеждах и мечтах женщин». Рассказы о героическом
сватовстве являют собой мифологическую инверсию брака с мужской точки зрения, тогда
как повести о похищениях и бегствах можно назвать мифологической инверсией брака с
точки зрения женщины
Такая интерпретация объясняет и призыв к верности, присущий тем и другим повестям, и
тот факт, что в повестях последнего типа обманутый муж вызывает не больше симпатии,
чем отец невесты в рассказах о героическом сватовстве. Симпатия всегда на стороне
беглецов, и прилагаются огромные усилия, чтобы оправдать героя. Он — жертва
судьбы, которая проявляет свою власть над ним, заставляя его ненароком выпить
любовный напиток, открыв чудесную родинку у него на лбу или явив краски его облика
на фоне зимнего пейзажа. Она (женщина) настолько охвачена страстью, что вопросы
виновности и невиновности для нее просто не существуют. Она сама принуждает героя
бежать с нею, а он разрывается между двумя несоединимыми обязанностями —
лояльностью к родичу и любовью, внушенной женою этого родича. Он покроет себя
позором, если откажется уйти с этой женщиной и если согласится на это. Вот почему он
прибегает к совету друзей, и, подчиняясь скорее их воле, чем своей собственной, очертя
голову идет по пути, уготованному ему судьбой. В отдельных фольклорных версиях
повести о Диармайде и Грайне говорится, что Диармайд противится гейсам, которые
налагает на него Грайне, и с этой целью ставит перед Грайне «невыполнимую задачу».
Он велит ей явиться перед ним ни днем, ни ночью, ни одетой, ни голой, ни пешком, ни
на лошади, ни в одиночку, ни в обществе кого-либо. Тогда она идет к колдунье,
получает от нее в дар чудесную одежду, сотканную из недр горы, и с наступлением
сумерек едет к возлюбленному верхом на козле. Существует несколько разработок этого
мотива, например: «Я не возьму тебя добром, я не возьму тебя и силой; я не возьму тебя
на улице, я не возьму тебя и в доме; я не возьму тебя пешей, я не возьму тебя и сидящей
на лошади», — сказалон ей. Однажды утром Грайне крикнула ему: «Эй, Диармайд, ты
дома? Смотри! — Она стояла между двумя дверными косяками на спине козла. — Вот
я не в доме и не на улице, я не пешая и не на лошади, значит, должен ты взять меня и
уйти со мной». Благодаря этому Диармайд ритуально освобожден от своей вины. Ведь
если он не увел Грайне ни днем, ни ночью, ни пешком, ни на лошади и т. д. — значит,
он вовсе не делал того, что сделал. Здесь мы также видим символическую апологию
любви Грайне, любви, которая превыше законов обычного человеческого бытия и сама
есть закон.
Некоторые ученые отмечали сходство между майской обрядностью, распространенной в
Европе, и весенними ритуалами в средиземноморских культах Великой Матери и ее
юного супруга, умирающего и воскресающего бога. Главную роль в этих ритуалах
играла женщина. К. Б. Льюис прямо возводит образ «майской королевы» и сексуальные
вольности, традиционно практикуемые в этом месяце, к фригийскому культу богини
Кибелы, который был известен в Европе в Римскую эпоху. Это была «богиня любви, в
особенности свободной любви, не связанной узами брака», и празднества в ее честь
(Гиларии) обычно выпадали на Благовещение (25 марта) или — в другие годы — на
Майский день. Однако при всем бесспорном сходстве было бы весьма опрометчиво
приписывать возникновение материалов, о которых идет речь, лишь культурному
влиянию такого рода. А. Краппе с не меньшей убедительностью показал сходства между
сагой о Диармайде и Грайне и повестью об Афродите и Адонисе. Афродита, богиня
любви и цветущей природы, влюбилась в прекрасного Адониса, и он стал ее
любовником, причем, как и в случае с Диармайдом и Грайне, одна из традиций мифа
подчеркивает, что ответственность за случившееся целиком ложится на нее. Афродита
— жена Ареса, бога войны, как Грайне — жена предводителя фениев. Подозревая
жену в неверности, Арес наслал на Адониса дикого вепря, по некоторым версиям он сам
принял облик вепря и нанес Адонису смертельную рану, подобно Финну, который
использовал охоту на дикого кабана, чтобы в конце года Диармайд был убит. И Адонис,
и Диармайд охотятся на кабана (вепря) вопреки воле своих возлюбленных. Диармайда
бурно и торжественно оплакивают и уносят на золоченых носилках Мак Ока — все это
напоминает ежегодный ритуал погребения Адониса, когда мертвого бога уносили прочь