Читаем Наследие кельтов. Древняя традиция в Ирландии и Уэльсе полностью

укрыть от зноя и стужи сотню уладских воинов, и сразу еще пятьдесят мальчиков могли

играть на его широкой спине. В один день мог он зачать пятьдесят телят причем все они

рождались уже назавтра. Во время «похищения» его наставляет Морриган, а во время

поединка с Белорогим он пробегает всю страну из конца в конец за один день унося на

своих рогах тушу поверженного врага. В припадке ярости он разрывает ее затем в клочья

и разбрасывает их по всему острову, после чего кидается на женщин и детей в родном

Куальнге и они гибнут под его копытами. Кончается этот приступ безумия и ярости тем

что бык поворачивается задом к большому холмуи в эту минуту сердце разрывается у него

в груди и выпадает на землю в виде огромного сгустка темной крови.

Схватке быков предшествует целая серия поединков, которые неизменно доказывают

мужество и воинскую доблесть юного Кухулина — в одиночку, не зная сна и отдыха, он

сдерживает натиск целой армии врагов. Другие уладские воины не в состоянии помочь

ему, ибо обессилены своим недугом, но вот проходит назначенный срок все они встают и

изгоняют из своей страны Медб и ее войско. Несмотря на доблесть силу и совершенство

боевых приемов, Кухулин обычно представлен в сагах как человек небольшого роста,

темноволосый безбородый, выделяющийся среди других воинов своим юным

невоинственным видом и мальчишеской веселостью. Но он же неузнаваемо преображался,

когда им овладевал боевой пыл. Весь он впадал в дрожь с головы до ног, как тростник в

бурю. Тело его начинало с бешеной скоростью вращаться прямо внутри кожи, так что

пятки его, икры и зад оказывались спереди. Один его глаз втягивался глубоко внутрь его

головы, а другой, огромный и красный, вываливался на щеку рот его распахивался так

широко, что видно было горло, через которое легко могла пройти человеческая голова.

Волосы его стояли на голове дыбом, подобно кустам боярышника, причем на конце

каждого волоса висела капелька крови. Надо лбом героя сверкал луч света, толстый, как

точильный камень воина, а из темени его вырывался столп темной крови, подобный

мачте большого корабля. Не было большего чуда, чем это «чудесное искажение». Когда

же Кухулин выходит на поле, чтобы его красоту увидели уладские женщины, поэты и

иные люди искусства, красота его, как отмечала М Л Сьесгедт, носит весьма

причудливый характер волосы его становятся каштановыми у корней, кроваво-красными

— в середине и золотыми на концах, на каждой из его щек — четыре родинки: желтая,

зеленая, синяя и пурпурная, в каждом глазу у него по семь зрачков, а на каждой ноге и

руке по семь пальцев «с длинными золотыми ногтями».

В своей ярости Кухулин «не отличает врагов от друзей и даже может поразить их, если

они предстанут перед ним». И все же следует отметить, что он отвергает помощь

разрушительницы Морриган и тем навлекает на себя её месть в разгар битвы. Не страсть

ли к абсолютному разрушению есть тот враг, которого воин должен постоянно избегать,

и не Дагда ли, божественный Всеотец Дагда, владыка всего живого и мертвого,

управляет и силами уничтожения. Одним концом своего жезла Дагда может убить девять

человек, но другим концом он возвращает им жизнь

Мы уже отмечали, что отличительными чертами саг этого цикла являются жестокость,

натиск, боевой пыл и мощь сопротивления врагу. Значительное место в них отведено

также описанию конфликта лояльностеи, который, не будь воинской дисциплины,

парализовал бы волю войска Медб ведь ее любовник Фергус, бывший король уладов,

которому приходится сразиться не только со своим приемным сыном Конхобаром,

обманом лишившим его королевства, но и с любимым воспитанником — Кухулином.

Сам же Кухулин вынужден убить в поединке своего друга и бывшего спутника Фер Диада,

и утонченная «куртуазность», с какой оба воина ведут этот поединок, лишь подчеркивает

глубину их личной трагедии. Эта тема вообще характерна для древних поэм и саг

германских народов. Вновь и вновь герои встают перед неизбежным трагическим

выбором между двух зол, каждое из которых прикидывается долгом. В отличие от

мифологических персонажей, которые демонстрируют свое превосходство, обманывая

судьбу, эпический герой должен постоянно самоутверждаться, делая выбор и твердо

следуя избранному пути, хотя он и знает, куда этот путь его приведет. Пафос героической

саги — в апофеозе воли. Лучше всего этот тезис иллюстрирует короткая повесть о Конле,

единственном сыне Кухулина.

Покинув мать, мальчик прибывает к уладам, которые сразу, едва его лодка пристала к

берегу, воспринимают его как чужака, собирающегося посягнуть на их владения. В саге

изображена замечательная романтическая сцена: мальчик ловит птиц, но не убивает их, а

отпускает на волю, они взлетают вверх, но по его зову возвращаются и садятся ему на

Перейти на страницу:

Похожие книги

Философия символических форм. Том 1. Язык
Философия символических форм. Том 1. Язык

Э. Кассирер (1874–1945) — немецкий философ — неокантианец. Его главным трудом стала «Философия символических форм» (1923–1929). Это выдающееся философское произведение представляет собой ряд взаимосвязанных исторических и систематических исследований, посвященных языку, мифу, религии и научному познанию, которые продолжают и развивают основные идеи предшествующих работ Кассирера. Общим понятием для него становится уже не «познание», а «дух», отождествляемый с «духовной культурой» и «культурой» в целом в противоположность «природе». Средство, с помощью которого происходит всякое оформление духа, Кассирер находит в знаке, символе, или «символической форме». В «символической функции», полагает Кассирер, открывается сама сущность человеческого сознания — его способность существовать через синтез противоположностей.Смысл исторического процесса Кассирер видит в «самоосвобождении человека», задачу же философии культуры — в выявлении инвариантных структур, остающихся неизменными в ходе исторического развития.

Эрнст Кассирер

Культурология / Философия / Образование и наука