Наследие Христа. Что не вошло в Евангелия?

То Царство, в котором свершает себя Литургия, — это "Царство Отца и Сына и Святаго Духа" (именно с этих слов начинается Православная Литургия). У входа в это Царство, в самом начале Литургии, когда закончилась проскомидия, когда собраны и приготовлены те земные дары, что принесли с собою в храм люди, диакон тихо говорит священнику: "Время сотворити Господеви"… Время, когда творит Бог… Мы входим в нерукотворную Реальность.[47]

Баптисты, отведя "хлебопреломлению" место изредка совершаемого символического обряда, по своей важности бесконечно уступающего проповеди, не приблизились к древнехристианскому образу жизни, а удалились от него. В древней Церкви, как известно, считалось необходимым ежедневно приобщаться Святым Дарам. Нынешняя православная практика тоже далека от первоначальной, но по крайней мере в своем богословии и богослужении Церковь не перестает видеть в проповеди не более чем приглашение к Трапезе Господней, а участвовать в этой Трапезе предлагает как можно чаше. Протестанты же и в богословии своем утратили евхаристическое измерение духовной и церковной жизни.

Разница евхаристического опыта сказывается и в том, что для протестанта "хлебопреломление — особое служение, в нем много печали: это последняя вечеря Спасителя. Там и пение соответствующее, и тематика проповеди подстать"[48]. Для православного же христианина Литургия — это время радости, малая Пасха. Не случайно в песнопениях нашей Литургии нет ни одного покаянного или скорбного песнопения: только радость. Мы не остаемся скованы воспоминаниями о кануне Страстной Пятницы, но ощущаем радость Причастия Телу Воскресшего Спасителя. И каждый раз после Причастия священнослужитель читает пасхальные молитвы: "Воскресение Христово видевше…"[49].

Интересно также заметить, что Литургия чрезвычайно устойчиво называется в патриотических книгах "таинством будущего века". Протестантский подход, видящий в "преломлении хлебов" лишь "воспоминание", простые поминки — замыкает нашу веру в прошлом. Православный традиционализм — прорывается в будущее. На Православной Литургии священник вспоминает не только "крест, гроб" и "тридневное воскресение", но и "второе и славное паки пришествие". Поистине, это — "воспоминание о будущем". Возможно же оно именно потому, что Литургия приобщает ко вневременной Вечности. Литургия — наша надежда, а не только наше "соболезнование". Православная Литургия обращает нас ко Христу Второго Пришествия[50], к славному торжеству Воскресения. Такое "хлебопреломление" живет прошлым и скорбит о распятом Христе, как будто не было Воскресения…

А если Причастие только символ — как объяснить поведение абилитинских мучеников? В гонение Диоклетиана в Абилитине (город в Африке) была замучена группа христиан. На суде они показали, что знали о слежке за ними имперских сыщиков. Они знали, что в случае своего собрания они будут обнаружены и казнены. Но из-за долгого отсутствия епископа они так истосковались по Евхаристии, что решились больше не прятаться, вызвали пресвитера, который и совершил им Евхаристию. За это они заплатили жизнью[51]. Неужели за воспоминание они так заплатили?! Неужели лишь по проповеди они так соскучились? — Или по Самому Христу? По действительному Таинству?

А как смогут протестанты объяснить поведение св. Киприана Карфагенского? Уговаривая своих учеников мужественно претерпеть гонения и не отрекаться, св. Киприан напоминает, зачем христианину потребно мужество: "чтобы, помня Евхаристию, в которой преподается Тело Господа, десница обняла Его, когда потом будет принимать от Господа награду венцов Небесных" (св. Киприан Карфагенский. Письмо 48. К Фиваритянам с увещанием к мученичеству[52]. Если Евхаристия лишь воспоминание, то что же выходит: идти на смерть нужно, "помня воспоминание"?

И как объяснить позицию ап. Павла, который видел источник всех бед в недостойном, "без рассуждения", Причащении Плоти Христа? Болезни и даже смерть христиан апостол приписывал недостойному Причащению (см.: 1 Кор. II, 28–30). И если бы в понимании апостола Евхаристия была бы лишь "символом", лишь "воспоминанием" — разве мог бы он столь радикально оценивать последствия безрассудного Причастия?