Наследие Санторо (СИ)

Дверь скрипнула, Санторо приподнялась. Впорхнувший в комнату Луссурия с подносом, где стояли тарелки, набитые гастрономических изысками, пристроил ужин на тумбу, с которой Лина более-менее стёрла пыль.

Что же Вария тоже зря времени не теряла два часа в старом поместье, решив сначала обустроиться. Вот только кое-что Аделину смутило.

— Два столовых прибора…

— Босс сказал, что будет ужинать здесь.

Лина едва не простонала, завалившись на спину и натянув покрывало на голову. Занзас своим словам не изменял о круглосуточном надзоре, мало того, что она делила с ним комнату целую неделю в Мильфиоре, так он ещё решил покуситься на святую святых — её детскую спальню.

Скариани появился с самым непринужденным и спокойным видом, будто делить одно ложе для них вполне обыденная ситуация. Скинув форменную куртку на ветхое кресло, мужчина игнорировал её присутствие.

— Занзас, забери карты, — Аделина признала своё поражение, а самое главное, правоту босса, она сдалась, уступив своему упрямству, протягивая мафиози вещь, к которой была привязана как психически, так и мифически. Но Занзас, сверкнув тяжёлым взглядом глаз цвета терпкого вина, со звоном расстегнул бляху на ремне, от чего Аделина поджала пальцы на ногах, уж слишком показательно он стягивал ремень, и голос хрипловатый и грубый отрезал как ножом по нервам:

— Оставь себе.

— Но вдруг, пока мы будем искать наследие, а я уверена на все сто процентов, что здесь мы найдём его, этот человек…

— Ты хотела сказать твой брат, — поправил Скариани, проведя ремнем по ладони, и со свистом ударил по руке, проверяя качество удара.

Санторо побледнела, но отчего больше: от слов или действия, в котором заключалось не предупреждение, а скорее намерение.

— Я не понимаю…

— Хватит ломать комедию, — приблизившись, босс провёл согнутым вдвое ремнём по бледной щеке, покрытой россыпью веснушек. — Ты прекрасно всё знаешь, что карточный иллюзионист — твой мусорный брат Франческо Гвидо.

Вмиг побледневшее испуганное лицо залилось краской, но далеко не от смущения, вспышка ярости накрывала каким-то чужеродным теплом, даже огнём, всплесками отдаваясь в голове, в конечностях, лёгким покалыванием на кончиках пальцев. Взглянув исподлобья на босса, игнорируя кожаный ремень, очерчивающий её подбородок, Аделина процедила гневным шепотом:

— Что ты задумал? Ты столько времени заставлял меня избавиться от карт, а теперь настаиваешь, чтобы я носила их с собой. Ничего не рассказал Саваде об… — язык не поворачивался заикнуться о брате, она всё равно не желала признавать правоту Занзаса. — иллюзионисте, хотя тебе давно всё известно.

— Тогда почему же ты не рассказала Саваде о брате?

Лина проигнорировала вопрос, сощурив глаза.

— Что за игру ты ведешь? Я не понимаю твоих намерений.

— Ту же, что и все, — Занзас расправил ремень и ударил рядом с внешней стороной бедра Аделины. Санторо подскочила, но к двери не ринулась, не прерывая зрительного контакта, не желая показывать страха.

— Ты ведь не думала, что я так просто спущу тебе проступок с неповиновением? — едко оскалился босс.

— Но ведь теперь мне позволено носить карты, ты противоречишь сам себе.

— Это сейчас я позволил, в Мильфиоре ты ослушалась моего приказа и будешь снова наказана.

— Что, серьёзно, снова засунешь в меня пистолет?

— Я выпорю тебя.

От того, как спокойно он произнёс эту, на первый взгляд, абсурдную вещь, Лина прыснула, но веселье отступало на задний план. Скариани присел на край её постели, расправив ремень, и изогнув бровь, медленно скользнул по её телу вниз.

— Снимай юбку и бельё.

Лина поёжилась, непроизвольно зажав ноги, внизу живота заныло от одних слов и приказного тона — беспринципного, властного, такому невозможно не повиноваться. Аделина потянулась к замку сзади, но остановилась, из упрямства, а не страха.

— Не сниму, — сардонически усмехнувшись, передразнила Аделина.

Всплывшая слишком пошлая и довольная ухмылка на лице в контраст взгляду, что, казалось, мог испепелить своей злостью, Занзас замахнулся ремнём, ударив по бедру Аделины, вскрикнувшей больше от неожиданности, чем от боли. Она подпрыгнула вперёд от ремня, и Занзас, воспользовавшись её заминкой, сдёрнул юбку к ногам, а следом нарочито медленно стянул бельё. Аделина залилась краской, затаив дыхание, и вцепилась в плечи мужчины — ноги подкашивались уже от прикосновения грубой и горячей кожи пальцев. Аделина неуклюже переступила через упавшие к ногам трусики и, зажмурив глаза, прикусила губу.