— Должен же здесь был остаться свой охранник, как в лесу.
— Замочим его и всё.
Варийцы с воинственным криком кинулись на приближающийся двухметровый угрожающе сверкающий объект. И занеся оружие, испуганно заверещали, когда свет их фонаря упал на такого же закричавшего Леви, уже направившего на призраков, как он для себя решил, зонтики.
— Твою мать!!! Ты смерти нашей хочешь! — взревел Скуало.
— Беру свои слова обратно, Савада должен нам годичный отпуск, — вынес единогласное мнение за всех сползший по стене иллюзионист.
— Деньги, деньги, давайте продадим Санторо в цирк. — Аделина, водрузив на макушку покрывало, что в её понимании должно было заменить любимую накидку Мармона, семенила из угла в угол, жадно потирая руки. Но скинув надоевший образ, Аделина вытащила из-под кровати старую коробку и, судорожно порывшись в тайном ларце, зачесала копну непослушных волос вперёд на лицо и нацепила на макушку корону. — Я его высочество Бельфегор, ши-ши-ши, из никому не известного царства за тридевять земель, поклоняйтесь или будете расчленены.
И сорвав пыльную корону, взметнула красной копной назад, резко вскинув рукой в сторону.
— ВРОООЙ!
И зайдясь кашлем, поняв, что её голосовые связки на подобное не рассчитаны, упала на колени, страдальчески простонав: «Босс». Аделина кое-как поднялась с коленей и спиной завалилась обратно на кровать, чувствуя, что батарейки кончаются, но от боли в пятой точке застонала и перевернулась на живот.
— Ты говорил, что алкоголь — лучшее обезболивающее.
Занзас, будучи единственным зрителем дебюта пародий Аделины, расположился у изголовья кровати, покончив с ужином, и лениво потягивал из горлышка уже вторую бутылку виски. На страдания Санторо после порки он предложил уже излюбленное лекарство, от которого у Аделины на голодный желудок, мягко говоря, снесло крышу и с неведомо откуда взявшейся энергией, она поспорила, что сможет спародировать каждого, кого он ей назовет. Лучше всех у неё вышел сразу же Савада, при имени которого Санторо тут же вжилась в роль, подскочив с фирменным криком: «И-и-и».
— Ну можно мне теперь поужинать? Я просто уверена, что та вторая тарелка предназначалась для меня, — еле ворочая языком, Аделина поползла по кровати в сторону прикроватной тумбы, перегнувшись через Скариани, на что получила ударом в позвоночник и упала на колени босса.
— А меня слабо спародировать?
Аделина проворчала нечто нечленораздельное.
— А разве то, что я уже пьяная, не является пародией? — устало зевнув, упершись щекой в ногу мужчины, Аделина упрямо тянула руку к тарелке.
— Ты похожа на пьяную выпускницу, впервые дорвавшуюся до алкоголя. — Занзас потянул Аделину за кофту вверх, заставляя сесть на колени. Санторо, потирая слипающиеся глаза, приняла протянутую бутылку и снова отпила из горла. — Учись пить, иначе споит тебя злобный мафиози и воспользуется тобой.
— А кое-кому меня даже спаивать не нужно, чтобы издеваться. И вообще, это что-то вроде последнего наставления в путь-дорогу?
— Я всё ещё жду от тебя заключительного номера. — Скариани растянул губы скорее в оскале, чем в улыбке, и подцепил с тарелки смачный зажаренный кусок ягнёнка.
Тяжко вздохнув, собравшись с силами, Аделина заключила всё возможное презрение в одно слово с грубыми нотками сарказма:
— Мусор.
Занзас потешаясь, едва сдерживая хриплый смех, протянул заслуженную порцию.
— Когда мы найдем Наследие, то… что будет дальше? — Санторо снедал этот вопрос последние дни, но на трезвую голову она никогда не отважилась бы его задать.
— Что ты хочешь от меня услышать? «Приезжай в Варию в гости на выходные»? — Занзас скривился, взболтнув плескавшийся на дне алкоголь.
Аделина уткнулась взглядом в тарелку и грустно улыбнулась.
— Ну, может, открытки хоть на новый год будем друг другу посылать? Пойду, найду Луссурию, пусть залечит мне мою пятую точку, — покончив с ужином, Аделина вытянулась, скидывая алкогольное наваждение, и потянулась уже встать, но Занзас перехватил её за запястье. — М, что опять не так?
Аделине стало не по себе — то, как смотрел на неё сейчас Занзас, было совсем по-иному, не так, как раньше. Вроде и нет того презрения и ярости, пренебрежения, но все равно не по себе — мурашки пробегают по позвоночнику, стянутому похолодевшей кожей. Они смотрели друг на друга так, будто пытались что-то понять, запомнить, точно, ведь это быть может последняя ночь, которую она проведет с Варией. И больше никогда не увидит Занзаса. А даже если судьба и сведёт их вместе, то уж наверняка он и не будет о ней помнить, сотрёт как ненужный сор, задержавшийся в его жизни на несколько месяцев. И если это последний день, то может стоит высказать и спросить всё, что вертелось на языке. И робко дотронувшись до щеки Скариани, она задала вопрос, который вырвался сам из дрогнувших уст:
— Ты когда-нибудь любил?