Наследие (СИ)

Оставшись в одиночестве, Лафонтен наполнил стакан и, глянув на свое отражение в зеркале над камином, подумал, что рассуди Морис иначе, смотреться в зеркало сейчас было бы некому. И прибавил мысленно — не такая уж это плохая идея.

В конце следующего дня он отправился на очередную вечеринку, от которой не ждал ничего, кроме скуки и пустого вечера в компании бутылки и стакана. В сущности, и идти туда было незачем. Но, во-первых, он все-таки не хотел совсем уходить от жизни общества, к которому привык с детства, а во-вторых, надо же было чем-то занять вечер. Да еще ему сказали, на этой вечеринке, возможно, появится кто-нибудь еще незнакомый. Новые люди — новое развлечение.

И там он впервые увидел ее.

Сначала услышал, но и этого оказалось достаточно.

Невидимая пелена лопнула. Плоский серый мир мгновенно ожил, наполнившись светом, красками и звуками.

Их представили друг другу. Она сказала что-то вроде: «Очень приятно», и он ответил такой же ничего не значащей фразой. А потом не сводил с нее глаз. Ждал, сам не зная чего.

Довольно быстро он приметил парня, по-хозяйски крутившегося возле нее. Лицо парня было ему знакомо, жаль, имя в памяти не задержалось. Ей такое общество явно не нравилось. Тогда, едва зазвучали первые аккорды вальса, он подошел и предельно вежливо отодвинул соперника в сторону:

— Прошу прощения. Мадемуазель обещала этот танец мне.

Как счастливо вспыхнули ее глаза! Или ему просто очень хотелось увидеть этот блеск?

Она была легкой и гибкой. Ее рука лежала на его плече совсем невесомо.

— Благодарю вас, месье Лафонтен.

— Антуан. Не нужно церемоний… Что надо этому субъекту? Он от вас не отходит.

— Конечно, не отходит. Это же почти мой жених.

— Жених? — Он едва не сбился с шага. — Не выглядит достойной партией.

— Наша семья потеряла большую часть состояния. Теперь я не могу претендовать на многое. Он богат и сумел произвести впечатление на моих родителей.

— Богат, говорите? — задумчиво повторил Лафонтен. — Вы очень рассердитесь, если я нанесу вам визит и попытаюсь произвести впечатление на ваших родителей?

Она засмеялась — словно зазвенел хрустальный колокольчик:

— Не слишком ли вы торопитесь?

— Конечно, тороплюсь. Я ведь едва не опоздал.

Она снова стала очень серьезной.

— Простите меня, Антуан. Я знаю о вас очень мало, и говорить о замужестве… преждевременно.

— Разумеется, я не тороплю вас, Амели. Лишь хочу, чтобы у вас было время подумать. И выбрать.

Она улыбнулась и кивнула.

В ту ночь, впервые за долгое время, он спал спокойно, без снов и без страха.

Их свадьба состоялась через четыре месяца.

Светская хроника признала Антуана де Лафонтена и Амели Легран самой красивой парой года. Но ему не было дела до светской хроники. С Амели в его жизнь вернулся смысл. Уже одно это имело значение больше, чем деньги, титулы и признание света.

Спустя еще два месяца он официально вступил в Орден. После разведшколы, четырех лет шпионской практики и четырех курсов факультета истории, в Академии он ограничился только кратким курсом лекций и собеседований, после которых разрешалось приступать уже к самостоятельной работе. Социальный статус агента во все времена имел не последнее значение при выборе задания. Лафонтену при его положении в обществе о полевой работе можно было даже не думать. Но он отказался и от претензий на то, к чему обязывало его положение и репутация его семьи, решив стать исследователем.

В рядовых он не задержался — это было бы уж совсем против его характера — и в следующие шесть лет возглавлял Европейскую группу исследователей. Эта работа вполне соответствовала его мирской профессии историка и, что не менее важно, стала его первым успешным опытом в роли руководителя.

На удивление безоблачными были эти годы. Спокойная работа, уютное семейное счастье. Любовь Амели, рождение долгожданного сына — наследника фамилии… В двадцать девять лет Лафонтен начал работать над своей первой диссертацией. И тогда же впервые узнал, что за его успехами давно и очень внимательно следит шеф Службы безопасности и Стражи Трибунала Марко Верчезе.

*

Прозвище «Торквемада» прилипло к Верчезе настолько прочно, что за глаза его иначе и не называли. В прошлом офицер итальянской контрразведки, ныне все свои умение и опыт он использовал на службе Ордену. А опыт был немалый.

На встречу с ним Лафонтен шел без страха, не зная за собой ничего предосудительного. Но и полностью спокойным чувствовать себя не мог. Все-таки репутация на пустом месте не возникает, а про Верчезе говорили, что он полностью соответствует своему прозвищу…

Первое впечатление спокойствия не прибавило. Кабинет шефа Службы безопасности показался Лафонтену удивительно обыкновенным и лишенным всякой индивидуальности. За просторным, почти пустым письменным столом сидел щуплый, очень немолодой человек. Под его взглядом, как будто ничего особо не выражающим, Лафонтен сразу почувствовал себя беззащитным и понятным насквозь.