Наследие (СИ)

— Что вы знаете о моем прошлом, — уронил Митос, одной этой фразой прекратив наметившийся экскурс в историю. — Мне все равно, какое решение вы примете, но мотивы этого решения далеко не безразличны. Ваша организация — реальная сила, с фактом существования которой поневоле приходится считаться. И мне не все равно, какими соображениями вы руководствуетесь, когда речь заходит о жизни и смерти. Большая разница — считать вас постоянно потенциальным противником или нет. Я прошу прощения, если мои слова показались вам чересчур резкими. Но поймите… Вы в состоянии это понять… Если все останется, как есть сейчас, столкновения будут повторяться снова и снова. Рано или поздно произойдет катастрофа. Она могла произойти уже трижды. Не пора ли остановиться и подумать? Вы можете сделать Шапиро козлом отпущения, в очередной раз свалив на него все беды, казнить его и благополучно забыть. Но очень скоро появится новый Хортон или Шапиро — и все повторится.

Лафонтен мысленно потирал руки. Этот Бессмертный — действительно гений!

— Но почему вы считаете, что все беды идут от нас? Разве негативное отношение к Бессмертным совсем безосновательно?

— Нет, разумеется. — Митос пожевал губу. — Это тоже распространенная точка зрения. Я понимаю ваше желание объяснить все зло нашей нечеловеческой сущностью… Это было бы очень удобным и объяснением, и оправданием — но увы. Наша природа на самом деле двойственна. С одной стороны, мы люди, как и вы. С другой, мы порождения чистой энергии. Так вот, то, что принято называть злом — производная от человеческих страстей. Страха, зависти, ненависти, похоти… Эти качества свойственны живой материи и абсолютно несвойственны чистой энергии. Способность творить и зло, и добро нас со смертными роднит, а не отделяет от них. Но есть и другая сторона. Мы не растим своих детей сами. Будущие Бессмертные растут и воспитываются среди обычных смертных. В них отражается то, что окружает их в юности. Не просто отражается, а усиливается, как в параболическом зеркале. Это тоже наше природное свойство, от которого никуда не уйти… Кто-то со временем оказывается способен освободиться от усвоенного в детстве и решить, кем и каким хочет быть, кто-то нет. Но факт остается фактом: мы — это вы. То, что среди Бессмертных много, выражаясь вашим языком, злодеев, говорит не о нашей злобной природе, а об изнанке жизни вашего общества. И тысячу, и сто, и двадцать лет назад. Подумайте и об этом тоже. Вы, в конце концов, ученые.

Он помолчал, еще раз оглядел аудиторию.

— Ну что ж, я сказал, в общем, все, что хотел. А потому, позвольте откланяться. Лезть в ваши дела у меня нет ни малейшего желания. — Он отодвинул стул и встал. — Честь имею, господа.

Нужно было отдать должное прекрасному выступлению.

Лафонтен поднялся, зная, что остальные последуют его примеру. Митос на миг посуровел, потом поклонился и, развернувшись, пошел к выходу.

Верховный проводил его взглядом, потом повернулся к судьям:

— Прошу садиться, господа. Вам есть что обсудить… Я же, с вашего разрешения, вас покину.

*

Он поднялся к себе в кабинет, куда Дана по его распоряжению должна была привести Митоса.

Старейший уже был в приемной — рассматривал панели на стенах за столом секретаря, присев на край подоконника. Выглядел он так же, как до того в зале, но как будто немного бледнее.

— Итак, спектакль прошел удачно?

— Более чем.

Лафонтен открыл дверь кабинета и жестом пригласил гостя. Митос прошел в кабинет, но сесть не пожелал, расположившись, как прежде, у подоконника ближнего к выходу окна.

Верховный сел в свое кресло за столом.

— Признаться, я восхищен. Это было блестяще.

— Только не говорите, что не могли сказать то же самое без меня.

— Мог. Вероятно, даже слова выбрал бы похожие. Но слышать такое от собственного босса — одно, а от Бессмертного — совсем другое.

— Да, второе больнее.

— Именно.

— Вам ведь безразлично, говорил ли я искренне или только читал роль.

Лафонтену не было безразлично. Но этот Бессмертный настолько непонятен и многолик…

— С точки зрения достижения нужного результата это в самом деле не имеет значения. Хотя мне больше нравится думать, что вы были искренни.

— Меня увиденное тоже впечатлило, — произнес Митос. — Вы всегда так расправляетесь с теми, кто встает у вас на пути?

«Бывало и хуже», мысленно ответил Верховный, вслух же сказал:

— Только если они не оставляют мне выбора.

— Правильно ли я понял, что получил свое отпущение грехов? — без всякого перехода спросил Митос.

— А вы приходили сюда только ради отпущения грехов? И говорили все то, что говорили, только чтобы угодить мне? Сомневаюсь.

— Вы не станете отрицать, что я сделал именно то, чего вы от меня ждали?

— Нет, конечно.

— Вот и вторая причина. — Митос усмехнулся. — Это был удачный способ извиниться перед вами лично.

Нет, самому себе ответил Верховный, ничего он мне прямо и откровенно не скажет. Я задумал — он сыграл — счет закрыт. А роль он читал или говорил от сердца — думай сам, если больше заняться нечем. Ну что ж, после всего, что в последнее время случилось, это неплохой результат.

— Извинения приняты.