Блисс подскочила. Посетитель обратился к ней напрямую, впервые за год.
Сперва вспыхнул свет, а потом она обнаружила, что к ней вернулось зрение и что она смотрит в окно. У двери главного входа стоял невысокий лысый мужчина, весь вне себя от ярости, и изводил горничную.
Блисс послала Посетителю воспоминания и образы: ожидание под дверью кабинета в агентстве «Фарнсворт», пристроенная на коленях папка с портфолио, встречи с Генри за чашкой капучино в «Бальтазаре» перед началом уроков, проход по подиуму во время Нью-Йоркской недели моды, фотосессия на верхнем этаже здания Старрет-Лехай, участие в рекламной кампании «Цивилизации», поездка на фотосессию на Карибы, ее фотографии на биллбордах, журнальные развороты, наклеенные на бока автобусов и такси.
Кобра расслабилась, кольца улеглись, раздвоенный язык спрятался. Но напряженность и настороженность остались. Посетитель совершенно не находил ситуацию забавной.
Модель. Живой манекен.
Он быстро принял решение.
Это было похоже на возвращение к жизни после положения в гроб. Блисс дрожала и пошатывалась, как новорожденный жеребенок. Она как будто годами смотрела плохую, нечеткую, размытую копию фильма — и вдруг кто-то навел резкость.
Блисс чувствовала запах штокроз, растущих под окном комнаты, ощущала соленый привкус морского воздуха. Ее руки... ее руки принадлежали ей одной. Они были легкими и сильными, а не тяжелыми, как неподъемный камень. Ее ноги двигались. Она шла! Блисс зацепилась за ковер, охнула и пошла осторожнее.
Но свобода имела свою цену. Блисс ощущала присутствие Посетителя; он пребывал где-то у нее за плечом, как пассажир на заднем сиденье, ждал и наблюдал.
Девушка открыла дверь спальни, наслаждаясь ощущением прикосновения бронзовой дверной ручки к ладони, и сбежала вниз по лестнице.
— Погоди! Мануэла! Впусти его! — Крикнула Блисс, вбегая в прихожую.
Какое это было удовольствие — снова слышать свой голос, чудесный грудной голос, разносящийся вокруг. Внутри, у нее в голове, он звучал совсем иначе. Блисс казалось, будто она поет.
— Блисс! Блисс! — Воскликнул лысый мужчина.
Генри ничуть не изменился: все те же очки без оправы, все та же одежда, подобранная в одном цвете. На этот раз Генри был в своем обычном летнем костюме — белая льняная рубашка и такие же брюки.
— Генри!
Генри расцеловал ее — точнее, воздух у ее щек.
— Я уже не первый месяц пытаюсь с тобой связаться! Это ужасное происшествие! О боже! До сих пор поверить не могу! Я так рад, что с тобой все в порядке! Можно, я войду?
— Да-да, конечно.
Блисс провела Генри в залитую солнцем гостиную, где их семейство принимало визитеров. Боби Энн увлеклась морской тематикой и немного переборщила. На стенах висели скрещенные весла, сине-белые подушки были отделаны веревками, и повсюду красовались миниатюры с маяками. Блисс попросила горничную принести напитки и устроилась среди подушек. Изображать великосветскую хозяйку дома оказалось нетрудно. Ее готовили к этому с детства. И только эта подготовка не позволила Блисс водить босыми ногами по ковру и подпрыгивать на подушках.
Она жива! Она снова в своем собственном теле! Она разговаривает с другом! Но Блисс следила за лицом так же тщательно, как и за своими мыслями. Нельзя показывать, что она вне себя от восторга — ведь у нее погибла мачеха и пропала сестра. Это определенно может вызвать подозрения.
— Прежде всего позволь мне принести соболезнования по поводу Боби Энн, — произнес Генри, снимая свои модные очки и протирая стекла подолом рубашки. — Ты ведь получила цветы? Мы особенно не ожидали, что ты пришлешь в ответ открытку с выражением признательности, так что не переживай.