Наследие звезд

Продвижение вперед замедлилось после того, как к ним присоединились старик с внучкой. Эзра часто останавливался, выкапывал ямы и начинал разговор с зарослью кактусов или фиалок. Кашинг, стоя рядом, много раз подавлял желание пнуть старого глупца или просто уйти от него. Но, несмотря на все это, старик ему нравился. Он был умен, и мудрость его распространялась на все, за исключением его странной навязчивой идеи. По вечерам у костра он рассказывал о старых временах, когда он был великим охотником и воином, заседал в совете с другими, старшими членами племени и лишь постепенно осознал, что он обладает необычной способностью общения с растительной жизнью. Когда это стало известно в племени, его положение постепенно изменилось, и в конце концов в глазах соплеменников он стал мудрецом, одаренным больше обычных людей. Очевидно, хотя он и не говорил об этом, мысль уйти для разговоров с цветами и растениями тоже созревала в нем медленно, пока ему не стало ясно, что он обязан выполнить свою миссию, и идти он должен не с пышностью и великолепием, которыми с радостью окружило бы его племя, а в одиночестве, если не считать его странной внучки.

— Она часть меня, — говорил старик. — Не могу объяснить вам, но между нами существует бессловное взаимопонимание, его невозможно описать.

И когда он говорил о ней или о другом, она сидела у лагерного костра вместе с остальными, расслабившись, в покое, сложив руки на колени, низко склонив голову, как бы в молитве; иногда она поднимала голову, и тогда создавалось впечатление, что она смотрит не во тьму, а в другой мир, в другое время и место. В пути она двигалась легко; временами казалось, она не идет, а плывет, серьезная и грациозная — странное воплощение человечности, не похожее ни на что. Она редко говорила. А когда говорила, то обращалась обычно к деду. Не то чтобы она игнорировала остальных, просто она не испытывала необходимости говорить с ними. Слова ее были ясными и четкими, она произносила их правильно, не прибегала к жаргону, не бормотала, как умственно отсталые, и они часто думали, кто же она на самом деле.

Мэг часто бывала с ней или она с Мэг. Глядя, как они идут или сидят рядом, Кашинг часто пытался понять кто же из них первым потянулся к другому. И не мог этого решить; как будто естественный магнетизм притягивал их друг к другу, как будто они обладали чем-то общим, что заставляло их держаться вместе. Впрочем, их всегда разделяло расстояние. Мэг изредка обращалась к Элин. Элин, со своей стороны, говорила с Мэг не чаще, чем с другими.

— Она живет в себе, — сказал однажды Кашинг.

— Нет, — возразила Мэг, — она живет вне себя. Далеко вне себя…

Добравшись до реки, они разбили лагерь в роще на берегу, который вздымался на сто футов над водой, — прекрасное место после долгого пути по выжженной прерии. Здесь они отдыхали неделю. В зарослях, что шли вдоль реки, попадались олени, низины кишели куропатками и утками, резвившимися в маленьких прудах. В реке было много рыбы. Путники отъедались после голодного пути.

Эзра установил контакт с большим дубом, пережившим много сезонов, и стоял по целым часам, глядя на дерево, а шелест листьев как бы отвечал ему. Элин обычно сидела поблизости от него, скрестив ноги, натянув на голову капюшон и сложив руки на коленях. Иногда Дрожащая Змея покидала Ролло и танцевала вокруг Элин. Она не обращала на Змею никакого внимания. Иногда Попутчики, эти радужные тени, собирались кружком вокруг нее, как волки, подстерегающие добычу, но и на них она обращала не больше внимания, чем на Дрожащую Змею. Наблюдая за ней, Кашинг неожиданно подумал, что она не обращает на них внимания, потому что поняла их суть и выбросила из своих мыслей. Ролло охотился на гризли, и несколько раз Кашинг отправлялся с ним. Но гризли не было, вообще не было никаких медведей.

— Жир почти кончился, — плакался Ролло. — Я начинаю скрипеть. Пытаясь сберечь жир, я употребляю его меньше, чем нужно.

— Я убил жирного оленя, — сказал Кашинг.

— Сало! — воскликнул робот. — Сало мне не нужно.

— Когда кончится жир, тебе придется использовать то, что есть под рукой. Надо было убить медведя в Миннесоте. Там их было множество.

— Я ждал гризли. А их нет.

— Все это глупости, — сказал Кашинг. — И жир гризли не отличается от жира других медведей. Ты смазан?

— Да. Но в запасе нет ничего.

— Мы найдем гризли к западу от реки.

Во время пути Энди неохотно щипал скудную траву для того лишь, чтобы сохранить жизнь в теле. Теперь он пасся в высокой по колено роскошной траве долины. Со звуками удовлетворения, с раздувшимся брюхом, он катался по песчаному берегу, а птицы, рассерженные вторжением в их владения, с криком летали над песком.