Он демонстративно отвернулся. Вот нервная животина! Я мысленно плюнул и вытащил сигарету. Черт! Пожрать бы надо, а то вторая сигарета подряд на пустой желудок. Докурив, я почувствовал, что раздражение немного утихло.
— Грязнуля, а Грязнуля, — вкрадчиво окликнул я кота. Не поворачивая голову в мою сторону, он дернул ушами. — Грязнуля, давай мирится, а? Ну, сделал я не то, а ты то на что? Ты, как наставник, должен спокойно объяснить мою ошибку и помочь найти правильный путь. Это первая заповедь преподавания. Кому как не мне знать? Как-никак, десять лет этим занимаюсь…
Похоже, кот и сам уже это понял. Он с готовностью развернулся.
— Ладно, забыли. Не прав я. Только что поделать — нервы, возраст у меня уже не тот. Давай еще раз, только уже без этого твоего… цигуна. Просто сосредотачиваешься и представляешь.
Я вновь постарался выполнить задание. Чем упорнее я представлял, что перо сдвинулось в сторону, тем меньше становилась уверенность в том, что могу это сделать. Проклятое перо никак не желало поддаваться моим мысленным уговорам.
— Все, не могу больше. — устало откидываясь на спинку кресла, выдохнул я. Только теперь я заметил, что на лбу от напряжения выступил пот.
— Эх, бестолочь. Я же говорю — не напрягайся. А то вспотел, словно огород вскопал, а толку ни на грош.
Я виновато развел руками. Учту, мол, на будущее. От резкого движения в животе требовательно квакнуло.
— Может, прервемся на завтрак? — робко предложил я.
— Ни-за-что! — категорично отказался Грязнуля. — Как говорят в народе — сытое брюхо к ученью глухо. Вот когда перышко сдвинешь, тогда и поедим.
Я с тоской посмотрел на злополучное перо. Похоже, завтрак предстоит нескоро.
Прошло вот уже четыре часа, а перо как лежало, так и оставалось лежать. Измотанный бесплодными попытками и язвительными замечаниями мохнатого наставника, я потихоньку начал вскипать как пузатый самовар. Бурчащий от голода живот только подливал масла в огонь. После очередного ехидного замечания кота, я не выдержал.
— А не заткнуться бы тебе, а? — зло выпалил я. — Достал хуже горькой редьки! И вообще, надоела мне эта ерунда. Нет у меня никакого дара, и не будет. Все!
Не ожидавший такой вспышки с моей стороны, Грязнуля на несколько мгновений растерялся, но быстро взял себя в руки… Или лапы?
— Значит, не хотим учиться? — опасно сощурившись, вкрадчиво спросил он. — Значит, пропади все пропадом? Значит, пусть наследство деда пропадает? Представляю, что бы сказал он, коли довелось узнать, как жестоко ошибся в выборе наследника. Мир его праху.
Это было последней каплей. Не в силах сдержатся, я вскочил. Кулаки, против воли сжались, вонзая ногти в ладони.
— А ты деда не приплетай! — яростно заорал я, выплескивая в этом крике накопившуюся усталость и злость.
— Трах! — Журнальный столик, пролетев через комнату, с оглушительным треском врезался в шкаф. От сильного удара перо, медленно кружась, слетело на пол. Вслед за ним со шкафа посыпался, бережно хранимый там, хлам. Открыв рот, я уставился на перевернувшийся столик. Грязнуля, удивленный не менее моего, шумно прочистил горло.
— Ну что ж, — обескуражено вымолвил я, теряя остатки гнева. — Перышко я все-таки сдвинул.
Глава 3
Завтракали в гробовом молчании. Я с упоением разрывал зубами восхитительную куриную лапку. Редко мне удавалось зажарить ее так, как люблю — с хрустящей корочкой и чуть сыроватую у кости. Такую, что б розоватый сок стекал по подбородку. В этот раз удалось. И пусть говорят, что курица грязная птица, что вредно ее недожаривать, что сальмонелла… Плевать. Я люблю чуть недожаренную, и буду любить.
Грязнуля старательно трудился над второй ножкой. Даже поуркивал. Если я правильно его понял, то он полностью разделял мои вкусы относительно курицы. Что ж, хорошо если так — китикетом его кормить никаких денег не хватит.
Закончили мы одновременно. Запив последний кусок холодным чаем, я сыто откинулся на спинку стула. Выковыривая ногтем застрявшие меж зубов волоконца мяса, задумчиво посмотрел на Грязнулю. Перехватив взгляд, кот прервал умывание.
— Ну, ты даешь! — Это были его первые слова после того, как журнальный столик совершил свой эпохальный перелет через комнату. — Коли так дальше пойдет, ты всю квартиру разгромишь. Теперь хошь не хошь, а учись за своим настроением следить. Да и за словами…
— А что со словами? — Не понял я.
— Да то, — вздохнул кот, — что теперь твои пожелания приятные и неприятные могут начать сбываться. Скажешь в сердцах 'что б ты сдох'…
Услышав, что он сказал, я с трудом удержался от падения со стула.
— Ты имеешь в виду…
— Угу. Скажешь-то в сердцах, не подумав, а оно так и обернется. По правде сказать, так у многих выходит. Про таких людей говорят — дурной глаз. Только у тебя все во сто крат хужее.
— Почему это?
— Потому, что у большинства огонек Рода угас почти. Сила не та. Пожелают сдохнуть, а получится насморк… А у тебя силенок хватит не только на насморк.
Я прикрыл глаза, стараясь осознать его слова. Матерь божья, это как же теперь жить прикажете? Что ж мне теперь даже хаму не ответить?