Между тем ракеты постепенно поднялись на высоту в двадцать четыре километра и разогнались до скорости в две тысячи узлов. Первоначально принятые хза помехи на экране радара, они стаей мчались прямо к ракетным шахтам. Развившие максимальную скорость, в два с половиной раза меньшую, чем у ракет, барражирующие перехватчики «Фокс» успели только засечь на экранах радаров пронесшиеся над ними на недосягаемой высоте и на невероятной скорости цели. Пущенные на перехват «Бладхаунды» просто не могли захватить цели, ускользавшие из зоны захвата быстрее предусмотренного конструкторами времени и бессильно самоликвидировались, взорвавшись в воздухе. Второй залп, совпавший по времени с переходом ракет в пикирование на обнаруженные активной аппаратурой наведения цели, оказался более удачен. Одна из «гончих»[3] столкнулась с русской ракетой прямо во время набора высоты. Еще одна оказалась достаточно близко от пролетавшей мимо цели, чтобы успел сработать радиовзрыватель. Впрочем, пораженная осколками русская «Буря» отомстила за свою неудачу, взорвавшись рядом с пусковой установкой зенитных ракет и разнеся ее вдребезги вместе с расчетом. Оставшиеся же тридцать две ракеты попали в цели. Правда не во все, две ракетные шахты, причем не те, на которые летели сбитые ракеты, уцелели. Зато вместо них четыре ракеты попали в другие цели, разнеся склад горючего, столовую и защищенный, но как оказалось не от русских ракет командный пункт. Честно говоря, уцелевшие ракеты уже никого не интересовали. Вокруг все взрывалось и горело, орали раненные, метались ошеломленные и испуганные люди, моментально превратившиеся из солдат и офицеров в некое подобие испуганных тараканов, разбегающихся от падающего на них тапка…
А пока ракеты рвались и бомбардировщики возвращались на базу, русский посол в Германии князь Долгоруков получил от имперского министра иностранных дел Томаса фон Брокдорф-Ранцау личное послание кайзера наследнику российского престола. Германский император предлагал свое посредничество в разрешении кризиса дипломатическим путем. Предварительные переговоры по этому поводу состоялись в пригороде Берлина Потсдаме. Первыми, как ни странно на переговоры, местом проведения которых решено было назначить столицу Великого Княжества Словацкого Братиславу, согласились североамериканцы. Раньше даже, чем итальянцы, которые сразу после конфликта в Джибути начали дистанцироваться от остальных стран антирусского союза. Потом сдались англичане. И последними, уже понимая, что переговоры могут начаться и без них, согласились французы.
Российская империя. Варшава. Конец июня 1963 г.
Напряжение, копившееся все время после убийства императора, и буквально висевшее в воздухе польских городов, прорвалось через неделю типичным польским кровавым рокошем. И теперь, после стольких дней «неподлеглости[4]», город напоминал не прежнюю веселую и беспечную Варшаву, а скорее Шанхай периода пятидесятых.
Людей на улицах, несмотря на теплую летнюю погоду гуляло немного. А те, что попадались навстречу, обычно держались группами и держали на виду какое-нибудь оружие. Лица были у кого восторженные, у кого злые, остервенелые, кое-кто — с польскими флагами. Некоторые — в полицейского образца бронежилетах, форменных фуражках. Много пьяных… Разбитые машины, большинство — со следами обстрела, пятнами засохшей крови, часть просто сгоревшие. Часто встречалось валяющееся прямо на тротуаре и неубранное битое стекло, которое хрустело при каждом шаге. Многие витрины магазинчиков разбиты. На однойвитрине, из уцелевших, нанесена белой краской надпись: «Конфисковано у жидов». Ветер гонял с места на место обрывки бумаги. С балконов часто-часто, словно во время карнавала, свиса на улицу красно-белые флаги. На стенах висели обрывки каких-то плакатов, вперемежку с грубо на намалеванными краской надписями: «Русских за Вислу, жидов — в Вислу!» Кое-где на стенах виднелись явные следы обстрела. Несколько раз попадались висящие на фонарях жуткими куклами повешенные, многие в форме, полицейской и жандармской. От них уже изрядно попахивало, но никто, похоже, этого старался не замечать.