— Откуда я знаю, ел он или нет? — раздраженно бросила Катерина. — Его голодом никто не морит. Пусть спускается и ест себе на здоровье. Я ему не официантка.
Хорошенько подкрепившись, я разогрел еще одну порцию картошки с бифштексом, добавил салат, хлеб и чай, поставил все это на поднос и понес на второй этаж.
Подойдя к "детской", я опустил поднос на пол, деликатно постучал и крикнул:
— Радик! Я принес тебе покушать. Выйди, возьми.
После этого я сразу ушел к себе. Спустя несколько минут до меня донесся легкий скрип двери и позвякивание тарелок.
"Ну, слава богу", — облегченно вздохнул я.
После полудня появился Баруздин. Он был не один. Вместе с ним приехали еще пятеро дюжих молодцев. В считанные минуты они навели на улице порядок. Вся корреспондентская рать, невзирая на шумные протесты, была оттеснена от забора метра на два.
— Ну, как тут у вас? — устало спросил мой шеф, войдя в дом.
Катерина молча махнула рукой и ушла в гостиную. Баруздин обратил свой взор на меня:
— Без происшествий?
— Вроде, все живы, — ответил я и добавил: — Роман Олегович, я здесь еще нужен?
Этот вопрос уже второй день вертелся у меня на языке. Смерть хозяина и исчезновение старика сделали мое положение в этом доме совершенно непонятным. Ведь те задачи, ради которых я был в него поселен, сами собой отпали. Меня грызла неловкость: с какой стати я продолжаю здесь находиться, и в каком качестве? Моя бесполезность представлялась мне очевидной. Я резонно рассчитывал, что после этого разговора соберу свои вещи, и со спокойной душой вернусь к своим родственникам, тете Клаве и дяде Саше. Но, к моему удивлению, Баруздин решительно закивал головой.
— Нужен, — твердо произнес он. — Ты же видишь, что здесь творится. Надо, чтобы в доме оставался хотя бы один здравомыслящий человек, который бы за всем присматривал. Катерина меня, кстати, уже об этом просила. У нее, вон, совсем нервы расшатались. Ей уже призраки стали мерещиться.
Я открыл было рот, чтобы поведать ему о событиях прошедшей ночи, но тут же передумал. Лучше промолчать. Все равно не поверит.
— Короче, побудь пока здесь, — подвел черту мой шеф. — Пока все это не уляжется. Хорошо?
— Хорошо, — со вздохом согласился я. — Побуду.
После этого мы втроем, — я, Катерина и Баруздин, — поехали в Центральный Дом Актера, чтобы решить кое-какие вопросы по панихиде.
По возвращении нас ожидал сюрприз.
— Мать Геннадия Матвеевича приехала, — сообщил Панченко.
Мой шеф с сестрой загадочно переглянулись. В их глазах промелькнула настороженность.
Когда мы зашли в дом, я увидел невысокую, сухонькую старушку, с острым, колючим носом и упрямыми, волевыми глазами.
— Мама! — с картинной трагичностью, из которой буквально выпирала фальшивость, воскликнула Катерина, и бросилась к ней. — Горе-то какое!
Но Лидия Ивановна, — так звали мать Карпычева, — решительно отстранилась от объятий невестки.
— ПСлно, пСлно, — скрипучим голосом сурово произнесла она. — Хватит играть! Не Ермолова!
Но Катерина, ничуть не смутившись, продолжала горестно заламывать руки.
— Скажи-ка мне, молодая вдова, — строго произнесла старуха, — почему о смерти своего сына я узнала только из новостей? Ты забыла, что я еще жива?
— Ой, мама, для нас для всех это был такой страшный удар! — запричитала Катерина. — Я весь день пролежала в постели. Я и сейчас еле-еле стою на ногах.
— Мы как раз сегодня хотели Вам звонить, — стал оправдываться Баруздин.
Та брезгливость, с какой взглянула на него Лидия Ивановна, недвусмысленно свидетельствовала, что она ставит его искренность ни во грош.
"Однако, бабуля крепка, — подумал я. — Другая на ее месте валялась бы без чувств. А эта не только держит себя в руках, но еще и других гоняет".
— Ой, мама, Вас же надо где-то разместить, — спохватилась Катерина.
— Я уже разместилась, — отрезала Лидия Ивановна. — И хозяйку из себя не строй! Ты ею здесь не станешь!
Она обернулась и пошла прочь. От меня не укрылось, какой дикой злобой зажглись глаза Катерины. Она выразительно посмотрела на своего брата. Тот озабоченно нахмурил лоб. Поглядев старушке вслед, они молча проследовали в спальню…
Глава двадцать вторая
Проститься с Карпычевым по-человечески мне не дали. В день похорон к дому подкатил милицейский УАЗик. Ширяев со злорадным блеском в глазах сообщил, что это за мной.
— На допрос, — пояснил он.
Я пробовал уговорить блюстителей закона перенести визит в прокуратуру на другое время, но им все было "до лампочки".
— Это ненадолго, — успокоил меня долговязый сержант. — Всего на полчасика.
Обещанные "полчасика" продлились до сумерек.
Следователь, с виду добродушный пожилой дяденька с круглым лицом и тронутыми проседью пышными усами, на двери кабинета которого значилось, что его фамилия Романчук, и что он — "по особо важным делам", прессовал меня с какой-то фанатичной страстью. Он явно задался целью сделать из меня убийцу. Но я от своих показаний не отступал.
— Карпычева и его гостя я повез к оврагу по их просьбе, — говорил я. — Там они вышли, спустились вниз, и больше я их не видел. Что происходило в овраге — я не знаю. Было темно. Стоял туман.