Наследник

— Баруздин, имей в виду. Если с дядей Женей что-нибудь случится, я тебя убью.

Мальчик смолк. Зазвучал голос дикторши.

— Это обращение Радислава Карпычева, сына трагически погибшего недавно актера Геннадия Карпычева, мы записали полчаса назад. Мальчик пришел в нашу Сочинскую студию с просьбой о помощи. Учитывая серьезность ситуации, мы тут же связались с Министерством Внутренних Дел. Как нам только что сообщили, представители Сочинского УВД уже прибыли в телецентр, и в настоящее время беседуют с Радиславом. Мы следим за дальнейшим развитием событий.

Мне трудно подобрать слова, чтобы описать тот восторг, и то воодушевление, что овладели мною в ту минуту. Я словно воспарил в воздух.

— Ну, что? — выкрикнул я, обращаясь к своему бывшему шефу, вложив в свое восклицание все накопившееся во мне презрение. — Съел? Хрен тебе, а не Радика!

У меня защемило сердце. Я был растроган до глубины души. Меня наполнила необыкновенная теплота. Я испытывал чувство огромной благодарности к этому ребенку, который не бросил меня на произвол судьбы, и сделал все, что было в его силах, чтобы меня спасти.

Было время, когда я его ненавидел. Было время, когда я его буквально не переносил. В начале нашего знакомства он казался мне эгоистичным и избалованным, капризным и высокомерным. Как же я ошибался, относя весь этот негатив на истинные черты его личности! Мне потребовалось немало времени, чтобы понять, что вся его агрессия — это не более, как маска, надетая им для защиты от окружавшей его со всех сторон зависти. Я не сразу разглядел, что под этой маской скрывается хрупкая, ранимая, остро переживающая любую несправедливость, благородная душа.

Баруздин поднялся с дивана, и, подчеркнуто кряхтя, сделал несколько шагов. Телевизор умолк. После этого мой бывший шеф снова зашел ко мне. Его лицо было бледным, как полотно. Губы крепко сжаты. Скулы сведены от напряжения. Кожа на них натянулась так, что, казалось, вот-вот лопнет.

Мы, не мигая, смотрели друг на друга. Я — торжествующе, он — уничтожающе. Это был жесточайший психологический поединок. Поединок сил воли и сил духа.

Я не сомневался, что Баруздин отчетливо осознавал глубину своего падения. Он, несомненно, понимал, что проиграл. Что их с Катериной план потерпел полный крах. Но болезненное самолюбие, вера в собственное величие не позволяли ему признаться в этом даже самому себе. Он отчаянно пытался найти хоть какой-то повод, который бы позволил ему снова почувствовать свое превосходство. Он искал если не победы, то хотя бы ее ощущения. Но и в этом он не преуспел. Невзирая на незавидность своего положения, я не дал ему не единого шанса уловить мой страх.

Лицо моего бывшего шефа все гуще и гуще наливалось кровью. Напряжение достигло максимума. Казалось, что пространство между нами вот-вот очертит молния. Но тут Баруздин не выдержал и опустил глаза. Так ничего и не сказав, он развернулся и вышел. Послышались удаляющиеся шаги. Хлопнула входная дверь.

"Удрал, или что-то задумал?", — терялся в догадках я, пытаясь уяснить, что для меня было бы предпочтительнее.

Мой бывший шеф вернулся.

Когда он снова предстал передо мной, в его правой руке была пачка старых, пожелтевших от времени, газет, а в левой — доверху наполненная канистра. Баруздин поставил канистру на пол и принялся разбрасывать газеты вокруг меня.

— Ты не возражаешь, если я разведу здесь небольшой костерчик? — хищно сузив глаза, спросил он.

Мой лоб покрыла ледяная испарина. Я нервно сглотнул слюну.

— Что, боязно?

Я молчал.

— Сгореть заживо — это тебе не хоп, и сразу на небесах, — продолжил мой бывший шеф, не дождавшись моего ответа. — Здесь придется помучиться. Зато узнаешь, что такое ад.

Он вскинул канистру и принялся поливать пол ее содержимым. В мои ноздри ударил едкий запах бензина.

— Жаль, не услышу, как ты будешь орать, — посетовал Баруздин. — Твоя предсмертная ария доставила бы мне райское наслаждение. Лучше бы ты не становился у меня поперек пути.

— Я счастлив, что мне удалось спасти жизнь этого ребенка, — негромко, но твердо произнес я, дерзко глядя ему в глаза. — Пусть даже и такой ценой.

Мой бывший шеф выпрямился. На его скулах заиграли желваки. Он отшвырнул пустую канистру в сторону, с бешенством посмотрел на меня и, тяжело дыша, отчеканил, выставив перед собой указательный палец:

— В этом вся твоя примитивная суть!

Он достал из кармана коробок, зажег спичку и бросил ее вниз. На полу заиграли язычки пламени. Метнув в меня испепеляющий взгляд, он вышел из комнаты, яростно захлопнув за собой дверь.

Над проемом обвалился кусок штукатурки.

— Прощай! — донеслось до моих ушей.

— Прощай, — тихо ответил я, и стал нервно водить глазами по сторонам.

Нет такого человека, которого бы не страшила смерть. Тому, кто вознамерился мне на это возразить, я бы посоветовал сперва оказаться рядом с ней, посмотреть в ее безжалостные глаза, ощутить ее холодное дыхание. На правах побывавшего в ее костлявых руках, смею утверждать: ужас близости смерти способен сломить даже самых разудалых, разлихих храбрецов.