Наследник

Когда я читал дневники Екатерины, она описывала, что лежала в кровати после того, как разродилась Павлом Петровичем, чуть ли не сутки без чьего либо участия. Плакала, чувствовала себя брошенной, ненужной, тогда акушерка пришла только за шарфом, который потребовала Елизавета. Ни питья, ни воды, и муж пьянствующий где-то, а может и изменяющий с дурнушками, которых чаще красивым дамам предпочитал [по описаниям из «записок» Екатерины]. Вот и рождалась в той окровавленной последствиями родов та, которая отомстит, которая не осудит убийц мужа.

Сейчас все было по-иному. Я был рядом, находился в соседней комнате при родах, ворвался в комнату, где рожала Катя, первым взял ребенка на руки, успел сказать «спасибо!», пока Анну не забрали. Я не отходил от Великой княгини, требовал расторопности от слуг, не стал уходить на празднование Пасхи, а принес куличи в комнату. К вечеру же, после мольбы Екатерины, я отправился к императрице, благо та находилась в том же крыле дворца.

— Христос Воскресе, государыня, — обратился я к Елизавете в несвойственной мне манере.

— Воистину Воскресе! — ответила тетушка и троекратно расцеловала меня. — Петр Федорович? Пошто пришел, поздравить с Великим днем?

— И это тоже, Ваше Императорское Величество, — сказал я и преподнес ювелирное изделие в виде яйца — плагиата одного из творений Фаберже, что приходилось видеть, правда, не столь искусно выделанное, как оригинал в будущем.

— Какая прелесть! И где ты мыслей столько берешь, сладить такую вещицу? Дорого, небось. Но о деньгах не беспокойся, я приготовила тебе и Екатерине Алексеевне по сто тысяч за рождение сына, думала не давать за Аннушку, но дам, Петруша. А ты старайся и дале. Пусть Анна станет сестрой старшей наследнику престола Российского, — сказала Елизавета, рассматривая подарок.

— Дозволь повитухам принести дщерь Екатерине, государыня, — я поклонился и не спешил разгибать спину.

— Ах вот из чего ты, наконец, государыней меня именуешь! — усмехнулась Елизавета, потом резко посерьезнела. — Я буду лично принимать участие в воспитании Анны. Сына твоего сама воспитаю! А чинить препятствий видится с Аннушкой, не стану. Пусть ее отнесут к Екатерине Алексеевне.

«Это мы еще посмотрим, кто кого воспитывать станет» — внутренне вызверился я, но не скинул маску благодушия с лица.

Пожалуй, это первый раз, когда я оказался, действительно, зол на Елизавету и чуть было не допустил крамольные мысли в голову. Можно многое делать и многим поступаться, но мои дети должны быть моими и той, кто их мне дарит. Нет — наши дети! Точно — наши!

В иной истории Екатерина была, если сказать помягче, не лучшей матерью и для Павла и для Алексея Бобринского, что от Орлова. Сейчас же она проявляла искренние эмоции и заботу за ребенком и гладила по головке Аннушку, когда дочка ела из груди кормилицы. Искренне расстраивалась, когда дочку уносили в покои Елизаветы, но уже утром, Анну приносили вновь и она была с Екатериной, пока часа в три по полудни не просыпалась государыня.

Глава 7

Петербург. Петергоф. Ораниенбаум. Южный Урал.

Май 1746 — февраль 1747 г.

Семь месяцев, целых семь месяцев и тонны терпения понадобилось, чтобы хоть как-то наладить работу Военной коллегии. Более ста тысяч рублей пришлось потратить только на то, чтобы обеспечить первоначальное функционирование военного ведомства. Трижды пришлось прибегать к содействию самой императрицы, так как я долго искал те деньги, которые шли на обеспечение войск. Нет, были договоренности с заводами и их частичная оплата, но проходили эти средства даже после моего назначения через Апраксина, который был заместителем. Пришлось временно примкнуть к партии Шуваловых, тем более, что Бестужев временно вышел из фавора и даже был заподозрен в сговоре с Лестоком, с которым у них была уже неприязнь, но ранее крепкая дружба. В итоге я подвинул генерала Апраксина, но потом опять дал ему немного воли, так как не хотелось плодить врагов. Да и признаться, как управленец, не так и плох был мой заместитель, быстро приспосабливался под выстраиваемую мной систему.

А еще, я, наконец, обзавелся секретарем и это абсолютно ранее неизвестный Савелий Померанцев — один из сотрудников газеты Санкт-Петербуржские ведомости. Якоб Штеллин, наконец, посоветовал толкового и исправительного, даже инициативного бумажного червя. Савелий Данилович сначала проявлял изрядную скромность, стеснение перед генералами и разными чиновниками, с коими приходилось мне иметь дело, но освоился, тем более, что был дворянином. Теперь, по крайней мере, все мои встречи регламентированы, составляется календарь, наладилась переписка, документооборот. Мне достаточно сказать, чтобы Савелий отписал на завод, либо в какой полк и он, понимая проблему, вполне грамотно составляет бумаги. Бернхольс так же при мне, но тут скорее помощь в решении личных вопросов, к примеру, вовремя послать цветы Екатерине, или подобрать правильный туалет, подарок, выезд.