Наследник

Елизавета сидела у трюмо и рассматривала появившийся прыщ на щеке. К балу это непотребство должно быть замазано пудрой и скрыто большой мушкой, но дискомфорт, который ощущала императрица от казуса на ее красивом лице, не позволял полноценно веселиться во время маскарада. Сколько серебра уже потрачено на разного рода шарлатанов и мази, которые они предлагали. Не взирая на сопротивление придворных медикусов, которые оказались бессильны что либо сделать для сохранения женской красоты императрицы, многие угодники старались обнадежить Елизавету и предлагали множество средств. Вот только прыщи появлялись все чаще, а морщины государыня уже перестала считать.

Да еще церковники выразили свое возмущение подобному тому, что планировалось на ночь, времяпровождению российской царицы. К слову, многим больше, церковь интересовали вопросы секуляризации монастырских земель. Елизавета уже неоднократно проводила беседы с церковными иерархами по поводу нерационального использования больших земельных угодий монастырей. Государство не получало нужных прибылей, а обвинения церкви в ее непомерных тратах и печении о богатствах более, чем о душах православных разбивались о каменные аргументы в тратах самой императрицы. Между тем, детей служителей церкви не брали в армию, два миллиона церковных крестьян не платили в казну ни копейки. Монастыри пустели, некоторые и вовсе были покинуты монахами, а земли бывших обителей все так же использовались церковью.

Как я знал, Елизавета так и не решится начать секуляризацию, опасаясь и осуждения церковников и социальной напряжённости. Императрица вообще делала все для того, чтобы этой напряженности не было, стараясь угодить всем, или не заметить вопиющего казнокрадства.

Вот и находилась самая власть имущая женщина огромной России в прескверном состоянии.

— Елизавета Петровна, к тебе Бестужев, — сказала Марфа — верная боевая подруга, которая была рядом с дочерью Петра Великого во время всех невзгод, стала статс-дамой, женой одного из Шуваловых, Петра, и все еще играла большую роль в жизни императрицы.

— Пусть войдет, — проронила Елизавета, которая не особо стеснялась принимать сановников, будучи не расчёсанной и не одетой в платье. Те это знали и понимали, что такие аудиенции являются признаком благосклонности и даже некоторого фавора.

— Матушка, — Алексей Петрович поклонился.

— Ну, говаривай, что там неразумник Петруша утварил, — сказала Елизавета, которой донесли все сплетни двора, но, как это бывало даже не часто, а всегда, — сильно приукрашенные фантазиями людей.

— Позволь сказать, матушка, что не вижу я в том неразумности, что Петр Федорович одернул графа Чернышова. От его ждали большего апломба, но наследник проявил властность и просто, без прямых обвинений пригласил провести потешный бой с графом, — ответил Бестужев.

Канцлер покривил душой, на самом деле, он считал, что поведение Петра Федоровича имело много безрассудства. Но, если это так, то слова канцлера о глупости наследника могут войти в противоречие с теми, что он собирался сказать далее.

— Граф опозорит Петрушу, если за этими потехами будет наблюдать двор, уж не знаю, какой рубака Чернышов, но он воинский человек, а наследник нет, — сказала Елизавета, но это ее, на самом деле, не особо интересовало.

Императрица уже сделала нужные выводы и дала указания, чтобы с Чернышовым провели беседу, отправили в Петербург и там он должен дожидаться назначения. Куда-нибудь… да хоть с посольством в далекую страну. Но то, что кто-то, пусть и из графов, может даже в шуточном бою оголить шпагу против наследника престола… Нет. Подальше его, графа этого, на всякий случай.

— Сдается мне, матушка, что Петр Федорович был вполне холоден головою при разговоре с Чернышовым и ведал, что творит. Он стал мужем, зело разумным мужем, — сказал Бестужев-Рюмин и после некоторой паузы рассказал и о своих впечатлениях от беседы с наследником и от той авантюры, что тот предложил.

— Сие есть, что немец стал русским? — спросила Елизавета, для которой было неожиданно услышать о стремлении племянника продать свой так любимый Шлезвиг, который Петр, впрочем, никогда и не видел.

— Мыслю, матушка, что он может вернуться к думам о возврате Шлезвига в зад Голштинии, но опосля. А руссаком он еще становится, посмотреть нужно дале, — ответил канцлер.

— И Россия станет вором, получив деньги, слово свое нарушит? — возмутилась императрица.

— Нет, матушка, только в Европе и нынче не спокойно — за Австрийское добро воюют, а буде еще горше, Фридрих силу набирает, Франция, как и всегда, интриги строит. А в мутной водичке, чего не случится! — Бестужев улыбнулся.

— Вот за толк не возьму, куда ему столько денег — три мильена. Чего не хватает? — задала вопрос Елизавета.

— А пусчай покажет себя, матушка, посмотрим, куда употребит, говорит, что на воинство русское и на флот денег отсудит, — начал было говорить Бестужев, но был перебит вседержительницей.