Наследник

Деньги-деньги… – валко думал я о презренном. Даже не думал, а вызывал предмет. Тут же представил себе, как они откликаются в такой же манере: нет-нет! Подлые подражатели! Ничего своего. Неправда, свои есть, это хозяева. Все остальные – чужаки. Люди, что говорят, будто деньги не приносят счастья, наверное, убеждены, что счастье должно быть оригинальным и неповторимым. А деньги… – они деньги и есть. Пусть они принесут мне не счастье, что-нибудь проще, зауряднее, я готов. Это может быть радость. Или удовольствие. Пусть хоть удовлетворение – низший порог положительных ощущений. Впрочем, нет, есть и пониже… Например, «уже не так больно». В самом деле, пусть кто-нибудь поставит на мне опыт.

«Пусть, пусть, посмеемся», – гундосит мой внутренний голос.

«Кыш!» – выпроваживаю его, как птицу, надумавшую поселить клюв в яблоке.

Да, именно опыт. А взамен я поделюсь собственным опытом: безденежье – вот что никуда не надо приносить. Оно тут, и его всегда много. С контрольной группой могу свести, если меня одного для опыта маловато. Колоссальная по численности группа, потому что… Всевышний ленив! Да-да, ленится Он приносить удачу. Наверное, много мнит о себе, ворчит: «Нашли себе почтальона, подарки им раздавай! Подарки получают те, у кого получается».

«Так-то», – отбила получас напольная статуя с лицом-циферблатом.

«Да-да», – кивнул я своим мыслям. Не слишком уверенно в части обличения Господа.

Заодно решил, что утром передарю «безотказную утешительницу» – так значилось в аляповатой новогодней открытке – знакомому чудаку. Есть люди, у которых лучше всех получается быть чудаками. Странно: вроде бы массовое явление, а по-настоящему чудить выходит не у всех. У моего знакомого чудачества были призванием. Мой чудак ютился на пару этажей ниже, в цоколе. Там располагалась дворницкая. По неведомой мне причине, обитатель дворницкой именовал ее мастерской. Тем самым он явно в разы завышал статус помещения с одноглазой электроплиткой, продавленной раскладушкой и пародией на санузел. Для такой «роскоши» и «дворницкая» – уже титул. Вот в эти скупые квадратные метры я и надумал наладить «утешительницу».

– Чего скис, Вань? Братка, Новый год же! – окликнули меня, и я вновь послушно зашумел в общем гвалте.

Забалагурил, загоготал со всеми вместе. Будто и не над собой. Будто бы вовсе не мне подарили это сексуальное чудище. Затаился, одним словом. Прикинулся безответным. На душевном барометре стрелка косилась на сектор «поганенько» с прицелом примерить на себя «полное дерьмо». А тут еще мелкий кровосос «вещун» снова принялся нашептывать: «Не спеши, Иван, это только начало. Будет хуже. Намекнуть – почему?» В подсказке я не нуждался, тоже мне – загадка. Повод для пессимистичных прогнозов вполне уже мог переминаться с ноги на ногу за входной дверью. Не ясно, правда, что за резоны тянуть время?

Какого черта она таится? Я же знаю, что мои уговоры ни к чему путному не привели.

Бывшая девушка моего друга детства с чего-то одумалась и «простила» его за то, что сбежала из-под венца. Фигурально, конечно, насчет венца, из загса она дала дёру. В церкви бы припугнули, в крайнем случае дали бы кадилом по дурной голове, и… сдулся бунт. С небесами не забалуешь. А тут, когда по-простому, на банальном людском междусобойчике – какая управа? Эффектно ушла. Неожиданно, с шумом. Как ракета от шаловливого пальца дежурного по установке. Авторучку швырнула в несчастного церемониймейстера – и попала! Тот, мне показалось, ветры пустил от неожиданности. Букет запулила в угол, обошлось без жертв, я вовремя шагнул в сторону, прикрывшись женихом. Невеста же фурией рванула через очумевшую публику на выход. Без малейшего, как утверждал жених, повода, без каких-либо объяснений. Как граната, из которой чека сама выпала. Я ему верил. Даже не выкрикнула ничего. Я бы на ее месте всех озадачил… Например, крикнул бы что-нибудь про пепел Жанны д’Арк, который стучится в мое сердце. Нельзя же, чтобы во все сердца стучался один и тот же пепел, пепел Клааса. В конце концов, есть немало сожженных, что вправе претендовать на высокую долю. Я бы точно выбрал не Клааса, хотя в его имени уже стук. Возможно, при крещении мальчика Клаасом церковники услышали в этом имени что-то доступное только им. «Сожжем», – мелькнула мысль. В те далекие времена граждане Фландрии еще не были отмечены в европейских пределах особым законопослушанием, равно как и верноподданичеством испанской короне. И испанская инквизиция принялась откладывать на дрова, сделав пометку в метрике мальчика.