«Странно, но в ящике совсем нет запаха пороха», – отстраненно подумал Пал Палыч и удивился тому, что высказал недоумение в трубку. Шутка по поводу стрельбы в персонал его совсем не потешила. Ему сильно захотелось, чтобы вся эта странная история с пистолетом оказалась досужим вымыслом. Непременно с доказательствами, что это имен-но вы-мы-сел! Одних слов Пал Палычу было бы мало. Доказательства же, пусть и косвенные, как раз намекали совсем на обратное. Тамару, старшую сестру отделения, он не видел с позавчерашнего вечера. Вроде как приболела. Так ему утром сказали. Но ничего конкретного – что приключилось? И почему сама не позвонила? Раньше звонила. «Надо ее по-домашнему набрать. Или лучше не надо? Нет, правда, не пахнет из ствола… Вы-мы-сел… Сел… Факт, можно сесть. Вот влип!»
– Нет запаха? Так ведь и трупа старшей сестры ни в столе, ни на столе нет. Не обижайте нас, доктор, мы не дилетанты. Прибрались за собой, все почистили. У Тамары, к слову, гланды. Надо было в детстве удалять. Тогда мороженое было вкуснее, а его после операции давали. И вес набрать от сладкого еще не боялась. Теперь вот голос совсем потеряла, поэтому звонка не ждите. Да и вам ее с недельку беспокоить не стоит. С бабушкой ее можете поговорить, если захотите. Старушка не очень-то словоохотлива и вообще несколько не в себе. Однако воля ваша. Вот еще что. Пока нет Тамары, вы ревизию в ее хозяйстве затейте. Вам на пользу пойдет. По крайней мере не потянете за собой наверх человечка, который вас может подставить. Ну и вообще… Уж извините, что в личное вмешиваюсь. Вы, конечно, человек обстоятельный и разумный, так ведь нечеловечески хороша, чертовка! Можно и не устоять. Не благодарите. Пустячная любезность. А хотите номер скажу, который был спилен?
– Спасибо, ни к чему мне. Чист, и ладно. И… вы правы. Дважды правы. И по поводу пистолета. Мне он совсем не нужен. И… насчет того, что зарядку для телефона не оставили. Батарея хоть и усиленная, я так полагаю, но давайте не будем искушать. Понадобится еще. Китайское, оно и есть китайское… Что, если в январе сделали? Вы же в курсе, что в этом году у китайцев новый год наступил в последний день января? Нет? Ну, зато теперь в курсе. Удачи. До связи.
Пал Палыч похвалил себя за то, что так удачно, не дав собеседнику слово вставить, закруглил раздражавший его диалог. Жаль, но критично настроенный внутренний суфлер нашептал ему в ту же секунду, что неведомый собеседник ушел со связи раньше. Что про китайцев ему было совершенно неинтересно. И что «слово» свое он еще в строку «вставит».
– Хорошо, если слово, – заключил доктор вслух. Чувствовал в этот момент потребность развеять сгустившуюся тревогу и опять уповал на звук собственного голоса.
Уповал, надо сказать, зря. Под занавес запоздало сообразил: датой китайского нового года он козырнул прошлогодней.
«Зачем им этот придурок? Для розыгрыша жестковато, если не сказать жестоко. Дорого, к слову. А обустроено-то все как! Конспирация…»
Пал Палыч был относительно себя честен и не надеялся проникнуть в чужую тайну. Он думал о загадочном предназначении своего пациента без огонька, скорее уж безразлично. Теснил ненужными мыслями другие – тревожные, о собственном туманном будущем.
«Пациент не придурок. Не сметь так отзываться о подопечных, – раздался в голове Пал Палыча незнакомый и строгий голос. – Уважения. Я настоятельно требую уважения и сострадания. Будьте так любезны».
«Что за наваждение?!» – Доктор так резко дернулся в кресле, что драгоценную рюмку спасло от падения на пол лишь чудо.
«Это я тебе “наваждил”, – недобро процедил тот же голос. – И еще “навождю”, если будешь невежлив. Уважать надо болезных. А не то – по жопе колотушкой зарядят!»
«Буду вежлив», – согласно кивнул доктор стене с грамотами и вымпелами. Их он не видел, потому что сильно зажмурился.
По странному стечению обстоятельств Пал Палыч тут же забыл про неведомый голос в своей голове. Пережитое потрясение от короткого диалога тоже пропало бесследно, как и сам диалог. Осталось лишь доброе, щедро сдобренное печалью чувство к недавнему посетителю. «Как там его? Ну да, Иван Васильевич. Дорогой ты мой человек. Как же такого не уважать…»
Вышло, что с глубиной переживаний доктор немного переусердствовал. Или «его переусердствовали». От Пал Палыча всего-то и требовалось, что самое обычное вежливое отношение к страждущему. Что, впрочем, само по себе уже весьма необычно.
Доктор слегка расфокусированным взглядом уставился на янтарь в хрустале, и взгляд собрался как по волшебству. Он недолго рассматривал искрящиеся в электрическом свете грани, не подозревая, какой, опасности подвергал их буквально только что. Откладывать удовольствие не было никакого смысла.
Вульгарно забросив коньяк в сухой рот, Пал Палыч понял, что не только киногерои попадают куда целятся. Прописка среди небожителей примирила его со многим, если не со всем. Такой вечер. И не задался и задался тоже. Жизнь.