Пытался быть грубым, злился, что внутри противно ныло от ее просьб, от взгляда, в котором плескалась надежда… Я не знал в деталях того, что придумал Мирон. Лишь то, что он хочет устроить шоу для Волкова в отместку за мою мать, которую любил. За то, что она хотела уйти к нему, но отец не позволял.
Когда же отчим сказал прямо ЧТО я должен сделать, да еще потребовал избить девчонку, понял что не смогу. Что это за гранью для меня.
Пока ехал к Волкову, чтобы как следует насладиться его беспомощностью и сообщить условия Мирона, не раз прокручивал слова Маши. И они били в самое сердце. Проклинал что привязался к ней сильнее, чем хотел. Чем было можно.
Ведь там, в ангаре, согласись она — я бы правда бросил все. Наплевал на отчима и месть, потому что… кажется, влюбился. В ту, что не должен был.
Я видел, как ломало отца, и злился, что тот так сильно волновался о левой девчонке и так легко наплевал на мою мать много лет назад. Злился и злорадно подливал масла в огонь, травя душу. Да только его друг… испортил все.
И всю дорогу обратно я только и крутил в голове его слова. Снова и снова. Снова и снова.
— Ты все сделал, как надо, сын? — властно спросил отчим, едва я вернулся. И впервые его обращение ко мне резануло слух.
— Конечно.
— Хорошо. Завтра трахнешь эту девку пожестче. Надеюсь, проблем не возникнет? Ты хорошо связал ее?
— Она под замком. Без еды и воды.
— Замечательно, — мстительно оскалился тот. — Подрихтуй ее перед появлением на сцене.
Я пытался представить как буду это делать, но все восставало внутри. Метался по комнате, не понимая почему мои приоритеты вдруг дали сбой, почему?! Не удержался, пошел к ней — просто молча смотрел в глазок, пока меня не спалил хирург, которого привлек Самойлов.
Франц. Угрюмый мужик, которому было похер на всех. Не знал чем уж его взяли, что он взялся помогать. Словно и не заметив, что я делал, попросил помощи в лаборатории.
— Готов сделать то, что необходимо? — просто спросил он, когда я закончил.
— А тебе что за дело? — огрызнулся я.
— Готов использовать беременную девку на глазах у всех? Отдать потом по кругу?
Картины озвученного тут же вспыхнули, и во рту появилась странная горечь. Захотелось врезать этому самодовольному мудаку.
— Не готов, — вдруг расслабленно усмехнулся он.
— Отвали!
— Я свалю. А ты так и будешь мучиться чувством вины?
— Тебе не похеру? Мой отец — тварь, променявшая меня с матерью на бабло!
- Твой отец — тот еще придурок. Но он никогда бы не променял семью на деньги, как тебе льют в уши.
— Что и доказательства есть? — глумливо ухмыльнулся, боясь повестись на развод.
— Нет. Олег все подчистил, чтобы никто не смел трепать ваши имена. Но того, кто это сделал, он утопил в крови. Долго и мучительно.
— Ты вроде на отчима работаешь, а мелешь странные вещи, Франц.
— Я сам по себе. Мое дело — рассказать тебе правду. Но если нравится — жри и дальше херню от Мирона.
Я уже уходил, когда вдруг остановился.
— Почему отец не знал, что я не умер?
— Потому что он едва не сдох в тот день, когда узнал. Тебе решать что делать дальше — насиловать девчонку, которая не виновата ни в чем или помочь им.
— А ты? Что будешь делать ты?
— То, что выбрал я…
Мне не нужны были слова — и так все понял. Оставшееся время обдумывал какую сторону выбрать. И когда вернулся к комнате, увидел дрожащую Машу с привязанными руками, понял, что выбор — очевиден. Сделал то, что должен был. Отнес Францу мобильный с данными по охране.
Отчим бахвалился тем, как ловко устроил подставу Волкову, а я понял, что меня как следует обдурили. Ведь Мирон утверждал, что девчонка сама полезла к отцу, сама захотела стать его шлюхой, а выходило… Сдержаться и не показать настоящее отношение к происходящему было невероятно сложно. Но я должен был. Чтобы вытащить ЕЕ. Теперь груз вины за содеянное резко возрос, и смотреть ей в глаза было невероятно сложно.
А дальше… Думал ли я, когда заслонял собой? Нет. Когда отец вцепился мне в горло, а она бросилась меня спасать? Нет.
Было наплевать. Все, во что я верил — оказалось фикцией.
Уже гораздо позже, в клинике, куда меня почти насильно затащили люди Волкова, медленно прокрутил в голове многие вещи и понял, что Франц был прав. Но я не хотел этого замечать. Мне проще было ненавидеть Волкова, чем замечать каким человеком был Мирон. Оставаться под бдительным оком отца — нет уж. Свалил, как только заштопали.
Цель моей жизни оказалась пустышкой, а сам я — просто марионеткой. И все что мне осталось — пепелище, как когда-то много лет назад.
Я специально не сводил шрам с лица — хотел побольше отомстить отцу. Сейчас же жалел — внешность была слишком приметной из-за этого. Поэтому оставаться в городе не стоило.
Но прежде чем уезжать, оставалось еще одно дело. На территорию меня пустили сразу. Словно кто-то предупредил.
Увидеть Машу после всего было непросто. Но еще сложнее оказалось поговорить с собственным отцом, которого ненавидел всю жизнь.