Наследник для чемпиона (СИ)

— Я хочу тебя, — говорит Тимур. А я не могу понять, что меня сильнее шокирует: само заявление или тон, которым он его делает — горячий и безапелляционный. Пока я это перевариваю, Тихомиров наклоняется и кусает мою нижнюю губу. Боли не вызывает, только огненную вспышку очередной волны возбуждения. Как бы глупо это не было, но если бы он стремился доставить мне удовольствие своими ласками, как пытался сделать в новогоднюю ночь Костя, я уверена, пробирало бы меньше, чем сейчас… когда он выдает свое нетерпение. — Спи со мной, Птичка. Я готов доплачивать. Скажи, сколько. Проси, что хочешь, — оглушает рядом жестких фраз.

И меня больше не радует то, что он смотрит на меня, как на страстно желанное лакомство. Волна обиды и унижения все приятные ощущения смывает. И даже ладонь его на груди не греет, а вынуждает поежиться и стремительно отпрянуть.

Что у него в голове? А я? Ну что за дура?

— Отпусти меня немедленно, — мой крик получается истеричным. Ну, уж как есть… Не могу сдержать негодования. То ли мне отчаяние силы придает, то ли Тимур, опешив от моих психов, сам отпускает — удается освободиться. — Я… Я здесь, чтобы работать на кухне, — палец, которым я трясу перед его лицом, расставляя акценты, сам по себе выразительно дрожит. — Ни на что другое не надейся, — голос звучит задушенно и глухо. Все еще пребываю в шоке от столь возмутительного предложения. — Если бы я знала, что ты такой мерзавец… — не хватает сил договорить. — Я… Думала, ты из-за Артура помогаешь… А ты… Каким ты был, Тихомиров, таким и остался! Плевать на других, важно лишь то, чего хочешь ты!

Мой голос обрывается, но Тимур не спешит отвечать. В какой-то мере выглядит озадаченным, но по большей части зол. О, да! Это не просто видно, это ощутимо! Невыносимо выдерживать, но и уйти не могу. Жду чего-то, дурочка. Извинений, каких-то объяснений… Хоть что-то! Только вот никакой реакции от Тихомирова так и не дожидаюсь.

В дверь стучат. Несусь стремглав на выход, опережая хозяина комнаты. Выбегаю и проскакиваю мимо какой-то расфуфыренной девицы, которую привел Клинт. Отстраненно улавливаю изумленный вид обоих. Представляю, что можно подумать… Щеки уже не просто пылают, их болезненно пощипывает. Я ведь так разволновалась из-за чертового контракта, не подумала даже набросить халат. Заявилась к Тимуру в пижаме. Неудивительно, что он решил сделать мне такое предложение. Очевидно, ждал эту даму, чтобы сбросить сексуальное напряжение. А тут вдруг я… полуголая и бестолковая.

Господи, когда же я перестану творить рядом с Тихомировым глупости?!

Понимала ведь, что нельзя мне с ним контактировать… А теперь что? Как добить контракт, если из четырех месяцев проработала меньше недели?

А если бы он это не сказал? Если бы продолжил целовать? Неужели я бы позволила… Конечно, нет. Рано или поздно я бы сама одумалась. Рано или поздно? Боже мой… Все действительно могло зайти слишком далеко.

А Миша? Он ведь мог проснуться, испугаться и расплакаться!

Последние мысли торкают меня, когда я захожу в комнату и нахожу взглядом спящего малыша. Осторожно взобравшись на кровать, устраиваюсь рядом и беру его за ручку.

Что я за мать? Из-за мужчины забыла о самом главном — своем ребенке. Вот как себя назвать? Тем самым словом, которое, судя по обращению, применяет ко мне Тихомиров.

Так расстраиваюсь, что даже плачу. И потом, когда слезы иссякают, грызу себя, пока уставший организм не сдается и не отключает сознание, утягивая меня в беспокойный сон.

15

Птичка

Утром я мало того что просыпаюсь в отвратительном настроении и с опухшим лицом, так еще и на полчаса позже положенного. Подскакиваю, как угорелая. На то, чтобы привести себя в порядок, времени нет, я уже должна быть на кухне и готовить Тихомирову завтрак. Но забежать в ванную, чтобы справить нужду, умыться и почистить зубы, я все же себе позволяю. Практически на бегу перескакиваю из пижамы в сарафан и с колотящимся сердцем несусь вниз. И все равно не успеваю управиться с омлетом до появления Тимура.

Он кажется удивленным, застав не только пустой стол, но и меня на кухне. А у меня при виде него сердце будто кто-то в кулак зажимает. Так ноет и жжет, вдохнуть невозможно.

— Доброе утро, — выдавливаю, быстро опуская взгляд. Лопатка в руках дрожит. Забыв, что Тихомиров любит цельный блин, порываюсь нервно перемешать прихватившуюся массу. Благо, опомнившись, вовремя торможу себя. Откладываю лопатку на подставку, прежде чем дать пояснение, каким бы нелепым оно ни звучало: — Извини, я проспала, — дается сложно. После вчерашнего просить у него хоть за что-то прощения — кажется кощунственным. — Минуту, все будет.

Хоть бы что-то ответил!

Молча проходит к столу и садится. Продолжая злиться, переворачиваю омлет, закрываю его крышкой и, оставляя томиться, заставляю себя взять со столешницы тарелку с фетой, черри и черными оливками. Иду к Тимуру, упорно глядя лишь себе под ноги. Руки выразительно трясутся, пока опускаю блюдо на стол.

— Сок, чай или кофе? — голос от волнения садится, звучит сипло и прерывисто.

— Кофе, — отбивает резковато.