Наследник фортуны 2

Я поплевал на руки, примерился к водосточной трубе и добрался по ней до карниза одного из окон второго этажа, а уже с него перебрался на соседнее, которое и оказалось слегка освещённым. Подтянулся, взгромоздился на карниз и заглянул в окно. Щель между шторами позволила увидеть край кровати. Видать, чья-то спальня, и, скорее всего, Елизаветы.

На этот раз я не стал ломать с помощью проклятия шпингалет и тихонько постучал в окно. Ничего не произошло. Тогда постучал ещё раз, чуть громче. По стене пробежала тень, а затем хрупкая ручка слегка приоткрыла шторы и появилось взволнованное лицо Романовой. Она вытаращила глаза и вовремя закрыла ладошкой округлившийся ротик, из коего уже собирался вылететь визг.

А я, в свою очередь, подмигнул ей и проговорил:

— Курлык-курлык. Орёл твой прилетел.

— Никита… — пролепетала облачённая в ночную рубашку девушка и открыла оконные ставни.

— Он самый, доброй ночи, сударыня. Не потревожил? — галантно произнёс я и перекочевал на подоконник, где снял грязные ботинки, дабы не пачкать пушистый ковёр.

— Потревожил, — пробормотала дворянка, бросив взгляд на разобранную кровать. У подушки лежала книга в потрёпанной кожаной обложке. Наверняка очередная муть о чём-то мистическом.

— Примите мои искренние извинения, но непреодолимые обстоятельства требовали этого визита. Усаживайтесь поудобнее, дражайшая Елизавета. Я вам сейчас расскажу историю, которой нет печальнее на свете. Но вы сперва пообещайте мне, что будете держать за зубами свой бойкий язычок. Разглашение этой истории может повлечь невероятно страшные последствия.

— Клянусь, — кивнула Романова, заблестев любопытными глазками, а потом вдруг пригладила мои волосы и обеспокоенно спросила: — Никита, откуда у тебя кровь на лице? И почему одежда рваная?

— Вот как раз эта история и даст вам все ответы, — заверил я её и спустился с подоконника.

Я решил поведать Елизавете правдивую версию, без утайки и искажения фактов. Только мои догадки в отношении Кондратьева стоит оставить за скобками, а вот про Тихого и Серафима всё выложу как на духу. В этом случае не стоило где-то кривить душой. Ежели Романова заподозрит фальшь, то наши взаимоотношения могут дать трещину, а этого мне сейчас не надобно. Потому-то я и принялся говорить правду. Девушка же слушала меня, всё больше разевая рот, точно на приёме у терапевта, желающего узнать, не опухли ли гланды.

—… И вот так я оказался тут, — закончил я свой рассказ и налил воды из кувшина, прикорнувшего на прикроватной тумбочке.

— Невероятно! Сам архиепископ Серафим! — воскликнула девушка, схватившись за голову. — Ты хорошо разглядел его лицо? Может, то и не он был?

— Он, он, — покивал я и принялся снимать грязную одёжку. — У тебя есть во что переодеться?

— Угу. В шкафу остались вещи мужа, — отвлечённо сказала Романова и бухнулась попкой на пуфик, будто у неё ноги отказали. Глаза дворянки заволокли размышления, а на лбу появилась морщинка. — Вот это да… ежели эти сведения выйдут наружу, то церкви не поздоровится. Ведь архиепископ Серафим был одним из её столпов. А тут такой конфуз… Н-да.

— Ага, — поддакнул я и глянул на неприметную дверь в углу. — Ты пока перевари эту информацию, да принеси мне одежду, а я воспользуюсь твоей ванной комнатой.

Девушка заторможенно посмотрела на меня, словно только сейчас поняла, что в спальне не одна, а затем махнула рукой. Дескать, да, да, иди. Ну я и пошёл, подумав, что мой рассказ угодил в неё точно таран, напрочь выбив из реальности.

Однако она успела прийти в себя за время моего купания. Когда я чистый и посвежевший, голышом вышел из ванной комнаты, Романова уже кругами босиком ходила по пушистому ковру, а на кресле лежал ворох разнообразной мужской одежды.

— Ты правильно поступил, что пришёл ко мне и всё рассказал, — заявила Елизавета, скользнув изучающим взглядом по моему телу. Сексуального желания оно у неё не вызвало, поскольку её взгляд был мотивирован привычкой. Если сейчас в комнату войдёт обнажённая мадам, то я тоже пройдусь по ней изучающим взглядом, хотя нынче мне совсем не до плотских утех.

— Так ты обеспечишь мне алиби? И в случае чего подтвердишь, что я ночью был у тебя?

— Да. И утром выбирайся тоже через окно, но так дабы тебя заприметил кто-то из слуг или соседей. Что б достовернее звучала твоя история. А моей репутации уже ничего не повредит. Но как же ты не сумел почувствовать в этом Кондратьеве бомбиста? Неужто он настолько хорошо владел собой, раз не выдал себя ни словом, ни делом?

— Вероятно, ему придавала уверенности вера в идею, — предположил я, роясь в вещах покойного мужа Романовой. Он явно был крупнее меня, поэтому мало что из его шмоток мне подойдёт. Да и подойдёт ли?

— Идейный? Ежели идейный, то его надолго сошлют в Сибирь. Польстившегося на деньги дворянина ждало бы менее суровое наказание.