Наследник фортуны

Между тем в комнате картёжников голоса зазвучали громче, отчётливее. Мужики удивлялись тому, что Гришка сходу их размотал, а потом их голоса стихли, но всё же порой кто-то да изумлённо восклицал.

Так прошла четверть часа, а Гришка всё не выходил. Кажется, он посчитал, что раз карта идёт, то хрен ли ему покидать игру?

— Идиот, — прошипел я, до хруста в ушах вслушиваясь в голоса картёжников, а те стали громче, злее и агрессивнее. Мужикам явно не понравилось то, что кто-то так легко лишает их рубчиков. Они же, несомненно, играли на деньги.

Нехорошее предчувствие стало наждачкой лизать мою душу. Мышцы напряглись, а брови столкнулись над переносицей. Надо выручать Гришку.

Я решительно пересёк пустой коридор и приложил ухо к замочной скважине.

— Да он жулик! Точно вам говорю, братцы! — искренне возмущался Звонкий. — Не могет так везти человеку!

— Ты откудова такой лопоухий? — недружелюбно бросил Прокуренный. — К Глашке нашей ходишь. Я давно с тебя хотел спросить за неё. Оставил бы ты её. Не для тебя она. Ты же деревенщина. А она тутошняя, городская. Так что больше сюда ни на ногой. Понял? А то мы тебе тумаков выпишем.

— Деревня, а ты случаем Глашку не наградил какой-нибудь срамной болезнью? Французским насморком, к примеру? — озабоченно выдал обладатель баса.

— Э, мужики, вы чего?! — выдохнул Гришка.

— А того, — лениво процедил Бывалый. — Не нравишься ты нам. Карманы выворачивай и шуруй отсюда.

— Финку видишь? Два вершка стали в брюхо хочешь? — угрожающе прорычал Прокуренный.

— Нет, мужики! Так дело не пойдёт! Я за Глашку костьми лягу! — разгорячено выдал крепыш и следом раздался звук упавшей то ли табуретки, то ли стула.

— Ну как знаешь… — медленно отчеканил Прокуренный, словно уже прикидывал, куда спрячет остывающий труп.

У меня мелькнула мысль воспользоваться магией, но сейчас я точно не успею провалиться в транс: время поджимало, да и эмоций слишком много.

Пришлось забарабанить кулаком по двери и истошно заорать:

— Хозяева! Хозяева, отворяйте скорее! Понятой нужен! Беда случилась! Городовой уже идёт!

В соседних комнатах мигом стихли все звуки, будто этаж в одночасье вымер. Даже собака замолчала. Никто не хотел быть втянутым в чужие проблемы.

— Проклятье! — отчётливо выдохнул Бывалый в установившейся, звенящей тишине. — Степан, гони этот крикуна в шею. А ты, деревня, вымётывайся подобру-поздорову да не показывайся тут более. И про Глашку забудь. А ежели захочешь разобраться, то подходи к четвёртому дому и спроси Генку, то бишь меня. Но я тебе не советую этого делать, ежели жизнь дорога. Шею тебе сверну, как курёнку.

— Хозяева! — продолжил я долбиться в дверь.

Взвизгнули петли, и на пороге возник субтильный мужичонка с жиденькими волосами, тонкими усиками и треугольной физиономией с блёклыми глазками. Он до того был похож на крысу, что я невольно посмотрел ему за спину, ожидая увидеть четырёх человекоподобных черепах. Но там красовалась лишь стена коридора с ободранными обоями, испещрёнными жирными жёлтыми пятнами.

— Чего тебе?! — выдохнул он высоким, злым голоском.

— Это… понятой… понятой нужен, — зачастил я, переминаясь с ногу на ногу, отчего ожоги с новой силой напомнили о себе.

— Пшёл отсюда, воробей расфуфыренный! — попытался грозно рявкнуть Звонкий, но вышло у него не очень. Голос дал петуха.

— Да мне бы… всего…

— …Вот, вот идёт твой понятой! Бери его, — протараторил мужичонка и шарахнулся к стене, пропуская хмурого Гришку. А тот вышел в коридор, и дверь за ним тотчас с треском захлопнулась.

Парень с мрачной миной на лице проник в комнату Глашки. А я раздумчиво посмотрел на дверь картёжников. Звонкий явно подглядывает через замочную скважину. И пусть в коридоре было довольно темно, но я всё равно изобразил театральную пантомиму: обречённо махнул рукой и быстро зашагал в сторону лестницы. Но спустя пяток минут, крадучись, вернулся и проскользнул в комнату Глашки.

Гришка уже сидел за столом, подперев кулаком подбородок. А перед ним стояла кружка и початая бутылка «пшеничной». Где только успел найти?

— Ну и чего ты башку повесил? Испугался этих уродов?

— Не испугался, ваше благородие! — вскинул он кудрявую голову и шумно засопел носом. — Да токмо они все местные. Много их. Не сладить мне с ними одному.

— Тише ты. Не голоси. Сейчас что-нибудь придумаем, — обнадёжил я парня и уселся на койку, широко разведя ноги, дабы ляжки не касались яиц.

— А чего мы придумаем, Никита Иванович? Здесь силу уважают. Вот ваш папенька бы их напугал так напугал. Он на расправу скор, — тяжело вздохнул парень, запрокинул голову и влил в рот добрую порцию водки. Крякнул, вытер губы и со стуком вернул на стол кружку. — А чего это я один пью? Вам налить, Никита Иванович?

— Нет. А на кой чёрт нам вообще с ними разбираться? Не легче ли тебе с Глашкой переехать в район получше? А потом ты на фабрику устроишься, да плюс заработок твоей ненаглядной — вот и деньги на более-менее нормальную жизнь.

— Гм… А мысль-то хорошая, ваше благородие. Токмо как её… исполнить?