Наследник императора

Машины Филона поливали стены струями огня. Смесь, состав которой был известен только самому греку, вспыхивала, еще не долетая до стены. Для страховки вдогонку две баллисты швыряли горящие головни — на случай, если бы смесь не воспламенилась самим механизмом машины. Стена горела, будто была сложена из отлично высушенных дров, а не из камня. На расстоянии собралась изрядная толпа легионеров и обслуги — поглядеть, как пылает камень. Прикрываясь щитами, фабры приволокли к основанию стены охапки хвороста и стали кидать его в пламя. Осажденные ничего не могли поделать с огнем — им оставалось надеяться лишь на то, что, когда устроенный римлянами костер прогорит, стена не рухнет сама собою. Но костер и не думал затухать — напротив, поднимался все выше и выше. Когда не в силах выдерживать жар фабры отступали, их сменяли другие с новыми охапками хвороста. Столб огня поднялся так высоко, что согнал даков со стены. Так что фабрам приходилось защищаться только от устроенного самими же костра — теперь к огню приближались в кожаных плащах, облитых водой.

— Молодец, Филон! — кричал Адриан и, хохоча, хлопал грека по накинутому поверх туники военному плащу, также щедро облитому водой. — Никто нам не нужен в помощь! Мы сами эту крепость возьмем! Глянь, как знатно горит!

— Крыши у них драночные, — заметил Филон.

— И что?

— Город может загореться от нашего огня. Тогда беда будет: деревянных строений много, башня, к примеру, сторожевая. Все сгорит, ничего не останется. Вся добыча исчезнет.

— А нам и не надо! — с хохотом отвечал ауксиларий, волокущий вязанку хвороста. Он подбросил охапку в костер, отскочил, любуясь пламенем. — Всем известно: разведчики нашли целую гору золота, римлянам больше не надо ни работать, ни воевать! Смотри игры в амфитеатре да получай масло и хлеб на раздачах. Золотой век начинается! Золотой воистину!

Новая струя огня из машины Филона ударила в стену, распаляя и без того беснующийся костер.

— Еще немного, и стену можно будет разбить одним камнем! — сказал Филон, морщась.

Внезапно налетевший ветер стал срывать пламя, обнажая каменную кладку. Камни так раскалились, что начали светиться зловещим красноватым светом.

— И мы сразу пойдем на штурм? — спросил мечтавший о дармовой жратве ауксиларий.

— Если хочешь, чтоб мы твою зажаренную тушку вытаскивали крючьями, то давай, иди! — хмыкнул Адриан. — Я предпочитаю подождать, пока эти камни остынут.

— А я вот что думаю… — начал было Филон.

— Тихо! — одернул его Адриан.

Легат прислушался. За треском ветвей в костре, за гулом и воем рвущегося к небу огня, послышался ему заунывный многоголосый вой, и от этого воя мороз подирал по коже возле жарко дышащего костра — так воют звери перед смертью.

* * *

— Гасите огонь! Где вода! — кричал Децебал, глядя на фонтан пламени, что поднимался за южной стеной.

Защитники, из тех, кто уцелел, в большинстве своем обожженные, отбежали подальше и теперь наблюдали, как за стеной крепости встает, колеблясь, оранжевая стена огня. Искры вовсю летели внутрь на крыши, уже в нескольких местах занялся пожар.

— Воды нет! Вчера римский лазутчик поднялся в сакральную зону и сломал водопровод, что подавал нам в крепость воду. Мерзавца убили, но воды нет! — Бицилис, говоря это царю, задыхался от праведного гнева.

И хотя задыхался он очень правдоподобно, на самом деле трубу, подающую воду из сакральной зоны, сломал сам Бицилис. «Лазутчика» изобразил один из римлян-дезертиров, его голову, обезображенную до неузнаваемости, насадили на кол в назидание римлянам (так думали почти все в крепости). На самом деле так Бицилис подавал знак: приказание Траяна выполнено.

Несмотря на большие потери в городе все еще оставалось много народу. Правда, после убийственного сражения в долине, в основном это были женщины и дети. Воду для питья теперь таскали от источника ведрами — и все равно всем не хватало — людям, и в особенности животным: цистерна для воды была пуста: уже три дня как не было ни одного дождя, и только роса по утрам давала немного влаги. О том, чтобы гасить пламя, не могло быть и речи.

Стоял страшный шум — крики людей, стоны раненых, ржание лошадей, лай собак. Теперь еще и женщины выли на все голоса, плакали дети. Разве что мужчины стояли молча, наблюдая, как бесится пожирающее каменную стену пламя, как пожар охватывает деревянные дома.

— Не иначе гнев богов, — сказал Бицилис.

Достаточно громко сказал, так, что не только Децебал, но и столпившиеся неподалеку коматы услышали.

— Гнев богов… — зашелестел шепот, растекаясь в толпе не хуже болотного пожара, что уходит в глубину, а потом, вырываясь наружу, обрушивает внутрь огненного котла и деревья, и людей.

Внезапно заклубились тучи, наползли на крепость, закрывая ее от штурмующих. Синие гневные завитки кипели по краям, а в глубине вспыхивали одна за другой ослепительные зарницы. Гроза обещала вот-вот пролиться дождем.

— Это Гебелейзис-Замолксис подает нам знак, — Децебал поднял голову к небу, расправил плечи. Порыв сильного ветра взметнул его плащ и выбившиеся из-под шапки кудри, разметал по груди седую бороду.