Наследник императора

Авл смотрел на этих двоих и молчал. Двое… Будь один, Авл кинулся бы на него с мечом, не колеблясь. А так… С двумя не сладить. Если бы кто-то зашел в палатку, можно было бы крикнуть: держите лазутчиков… Но этот, вошедший, должен быть поразительно проворен и ловок. Обычный легионер наверняка в первый момент растеряется. А даки — настороже.

Фабр вздохнул и спросил:

— Что нужно? — Он пытался как-то потянуть время.

— Убить Траяна, — ответил рыжий просто.

— Императора?

— Ты плохо соображаешь для фабра. Конечно, императора. Или ты знаешь иного Траяна?

— Если откажусь?

— Не откажешься. Донесешь на нас — мы тут же сообщим, что ты Авл Эмпроний, перебежчик. Мы погибнем, но и тебя за собой потянем. Даки не боятся смерти. Она нам в радость. А ты не хочешь умирать, римская собака.

Траян… Одно время Авл его ненавидел — в те дни, когда его схватили вместе с другими доносчиками, посадили на старую трирему и отбуксировали утлый корабль в море. Авл спасся — не чудом, нет, но лишь благодаря смекалке, бежал в Дакию, жил в горах… В конце концов вернулся, выдав императору важные сведения. Порой Авл начинал думать, что лишь благодаря его донесениям император выиграл битву в горах. Что ж, Траян наградил его щедро. Даровал римское гражданство — под именем Марка Ульпия Монтана, серебряный наконечник копья, в придачу солидный подарок и весь оклад за годы, проведенные в горах. Стоит уточнить — настоящим Монтаном, которого еще император Домициан по договору с даками отправил служить Децебалу. Теперь этот Монтан лежал где-то зарубленный фальксом, на склоне горы, и волки давным-давно обглодали его кости.

В тот момент, когда император выдал ему наградные, Авл понял, что никакой ненависти в его сердце больше нет. Во всем виновата Судьба-лиходейка. Правь Траян Римом уже много лет, не пошел бы Авл в доносчики, служил бы преданно, никого не предавал и не продавал, в положенный срок вышел бы в отставку. И никакой подлости, доносов, мерзости…

Тогда на миг новому римскому гражданину Марку Ульпию Монтану представилось, что все еще может измениться, что жизнь снова может стать правильной и достойной…

И вот, глядя на Ветура и этого второго, он понял со всей неизбежностью: нет, не может. Сворачивает судьба на старую дорожку, дышит в загривок смрадом нового предательства.

— Я не хочу убивать императора, — проговорил он тихо, без всякой надежды в голосе.

— Кстати, а где настоящий Монтан? — спросил насмешливо рыжий. — Что ты с ним сделал? Тоже убил?

Мелькнула мысль — кинуться в ноги Траяну, лобызать руки, во всем признаться — кто знает, вдруг простит император, памятуя о прежних заслугах? Но ледяной водой окатила мысль — нет, не простит. Предательство не простит. Но убить Траяна Авл тоже не мог — не мог, и все. Это было свыше его сил — как будто самому себе всадить отравленный кинжал. Кого угодно — пожалуйста, — но только не Траяна. Ведь Траян сделал то, чего никто никогда в этом мире не делал и уже наверняка не сделает, — император назвал Авла Эмпрония героем. И не просто назвал — он считал Авла героем, лично вручил серебряный наконечник копья. И слаще той минуты не было у Авла в жизни.

Так и стоял фабр перед этими двумя, понурясь, надеясь на чудо, но не в силах сам ничего предпринять.

— Может, хватит болтать? — Сильные руки рыжего и Ветура придавили Авла к земле.

— На помощь! — прохрипел Эмпроний чисто механически.

Уже лежа на земле, он увидел, как полог палатки отлетел в сторону, внутрь ворвались трое.

Человек, его державший, разжал руки. Закипела драка. Авл разглядеть ничего не успел — удар ногой в живот отшвырнул его в угол палатки, кожаное полотнище хлестнуло по лицу. В свалке кто-то сбил подпорку, и Авл еще больше запутался в кожаном пологе. Он слышал ругань, хрип, звуки ударов, кто-то вновь ударил его ногой. Потом кто-то ухватил его за руку, рванул наружу.

— Эмпроний… ты ведь Эмпроний… — наклонился к сидящему на земле фабру молодой центурион.

Он едва не ответил «да», но успел вовремя себя остановить.

— Я — Монтан, Марк Монтан… — пробормотал он. — Траян даровал мне римское гражданство…

Краем глаза Авл видел, как Ветура и рыжего увели легионеры, а другие два легионера молча связали руки Эмпронию кожаным ремнем, засунули в рот какую-то тряпку и вывели из палатки. Он не сопротивлялся, не звал на помощь, даже когда его запихивали в повозку. Внезапно накатила странная апатия, он ни о чем не раздумывал, ни на что не надеялся, просто лежал в повозке. Его куда-то везли из лагеря, надо полагать — на расправу.

* * *