Наследник из Калькутты

— Тюремному художнику? — еще удивленнее переспросил прокурор. — Любопытное нововведение... И давно он служит у вас, этот художник Бингль?

— С тех пор, как освободился из заключения: около полугода, милорд.

— Кем он был осужден?

— Бультонским судьей, милорд. Отбыл десять лет.

— Вот как? Обращался ли он с кассацией к нам, в канцлерский суд?

— Право, не припоминаю, милорд. Но он имел преступные намерения против государственных устоев и не мог ожидать снисхождения от канцлерского суда.

— Пригласите-ка его сюда... Мистер Бленнерд, я хочу пока побеседовать с пиратом Алонзо, а также с капитаном Брентлеем.

В ожидании привода заключенных прокурор внимательно рассматривал портреты. Наконец за дверью послышалось звяканье кандалов и металлический звук одновременного удара об пол двух ружей. Дверь распахнулась, и конвоиры ввели дона Алонзо.

Арестант поддерживал левой рукой цепь своих кандалов, а правой сделал приветственный жест присутствующим. Он стал перед сэром Голенштедтом в небрежно-свободной позе, насколько это позволяли ему скованные запястья и щиколотки, и, глядя на чиновника, казалось, наивно удивлялся его важному, величаво-строгому лицу и наряду.

— Вы находитесь перед главным прокурором канцлерского суда, Алонзо де Лас Падос, — проговорил майор.

— Вижу, — весьма лаконично ответствовал пленник.

— Станьте, как подобает!

Дон Алонзо не обратил, однако, внимания на окрик тюремщика, ибо лишь теперь заметил в углу два больших, очень красивых и участливых серых глаза. Он еще раз отвесил короткий поклон прокурору и значительно более продолжительный — неизвестной обладательнице серых очей. При этом он без труда рассмотрел, что эти последние стали довольно быстро заволакиваться чем-то прозрачным и блестящим, как роса на цветочных лепестках.

— Алонзо де Лас Падос, предъявлено ли вам и вашему соучастнику обвинение? — спросил прокурор.

— Нет, не предъявлено...

— ...сэр! — с возмущением подсказал майор Древверс. — Вы забываетесь, Алонзо де Лас Падос!

Юноша не удостоил начальника тюрьмы даже взглядом.

— Вы настаиваете на том, что ваше имя, а также имя вашего второго сообщника суть подлинные имена? — продолжал прокурор.

— Они столь же подлинны, как и имя нашего противника, в чьей власти мы находимся благодаря низкому предательству.

— Не понимаю... Вы имеете в виду лорда-адмирала Ченсфильда?

— Да, я подразумеваю лицо, которое уже много лет называет себя этим именем.

— Признаете ли вы, что являетесь одним из главарей пиратского экипажа с корабля «Три идальго» и схвачены при попытке ограбления судна «Орион», принадлежащего «Северобританской компании»?

— Не только не признаю, но отрицаю самым категорическим образом, господин королевский прокурор. Наш вольный корабль, под командованием синьора Диего Луиса эль Горра, чьим первым помощником являлся я, никогда не был пиратским судном. Он служил делу американской революции, боролся против позора работорговли, мстил за попранные человеческие права... Только наше пленение помешало нам отдать наш корабль под знамена французских друзей свободы для борьбы с тиранией.

В этот миг в комнату ввели капитана Брентлея. Старик узнал Изабеллу, притихшую в своем уголке, и поклонился ей.

— Ваше имя и звание? — спросил Бленнерд.

— Гай Рандольф Брентлей, капитан флота, сэр.

— Что побудило вас, Брентлей, изменить присяге и воинскому долгу?

Краска негодования бросилась в похудевшее лицо старого воина.

— Ни единым помыслом я не изменял присяге и отечеству! Я намеревался лишь соблюсти международный обычай и не пятнать своего флага убийством безоружных парламентеров.

— Подтверждаете ли вы, что пиратское судно «Три идальго» первым напало на ваш корабль с целью ограбить его?

— Напротив, сударь. Капитан корабля «Три идальго» не ответил на мой орудийный залп и предложил мне свободно следовать своим курсом.

— Подтверждаете ли вы, что находились в преступном заговоре с пиратами против лорда Ченсфильда?

— Нет, сударь. Когда я услышал от этого молодого пирата речи, порочившие честь лорда Ченсфильда, я предложил Алонзо де Лас Падосу покинуть борт моего корабля и приготовиться к смертельному бою.

— Хорошо, все это мы проверим. Господа, полагаю, что пока мы слышали достаточно. Майор Древверс, прикажите увести арестованных.

В дверях арестанты столкнулись с запыхавшимся Джорджем Бинглем. Он растерянно остановился посреди комнаты и увидел свои рисунки в руках важного чиновника в очень пышном и кудрявом парике.

— Мистер Джордж Бингль, художник? — Тон джентльмена был доброжелательным.

— Да, сэр.

Чиновник пристально вглядывался в него из-за стола. Под этим взглядом Джордж окончательно смешался.

Глаза джентльмена с каждым мгновением делались строже.

— Скажите-ка мне, Бингль... — В голосе прокурора появились зловещие, вкрадчивые нотки. — Скажите-ка мне, работая над портретом вот этого человека, вы... не нашли в нем... знакомых черт?

Прокурор показывал Джорджу портрет синьора Маттео.

Художник побелел так, что сделался похожим на восковую фигуру из паноптикума[119].

— Нет, не нашел, сэр, — вымолвил он с огромным трудом.