Наследник Клеопатры

– Тогда тем более позволь мне ее понести! По их мнению, тебе лучше этого не делать. И в душе ты с ними согласен. – Девушка по-хозяйски повесила корзину под локоть и вызывающе посмотрела на Цезариона. – Так ты решил, что будешь делать дальше?

Он грустно улыбнулся.

– Я все объясню твоему отцу. И если он согласится, я поеду обратно в Коптос с тобой на «Сотерии», а мои друзья в Александрии организуют все, что потребуется для вложения денег в дело и отправки корабля.

Ее вызывающий взгляд сменился широкой сияющей улыбкой.

– Это правда? – затаив дыхание, спросила Мелантэ. – Да будет прославлена Изида! – Она радостно обняла его. – Он согласится, вот увидишь!

Слова девушки его не убедили, но перед ее милым улыбающимся личиком устоять было просто невозможно. Цезарион; поцеловал ее, а она прижалась к нему всем телом, подняла руку и погладила его по голове в том месте, где у него были шрамы. Когда Цезарион посмотрел на нее, Мелантэ все так же улыбалась, а в ее глазах светилась любовь. Внезапно его снова пробрала дрожь, и он отпустил ее.

– Только если твой отец согласится, – мрачно повторил Цезарион.

Он зашагал прочь от причала, вдоль гавани, в ту же сторону, куда направились телеги с вещами Архибия. Родон был прав, говоря о том, что это не самый благополучный район и им следует держаться подальше от подозрительных закоулков, пока они не достигнут восточной части города.

– Отец обязательно согласится! – радостно и уверенно говорила Мелантэ, едва поспевая за юношей. – Ты и сам знаешь. Он предлагал тебе сотрудничество даже тогда, когда у тебя в кармане не было ни гроша. А когда отец услышит, что ты не только хочешь работать с ним, но для тебя собираются купить корабль, чтобы можно было расширить торговлю, он вообще подумает, что приехал в страну, где воистину живут боги и все совершается самым чудесным образом!

– Уважение, надо полагать, между вами взаимное, – вставил реплику Родон. Цезарион оглянулся и увидел, что учителя, кажется, забавляет эта ситуация.

Мелантэ в смущении потупила взгляд.

– Да, сударь, мой отец действительно уважает Ариона. Он... Видите ли, мы египтяне, и у моего отца не было возможности учиться, но он очень уважает ученых людей. Арион настолько хорошо образован и знает так много... Поэтому мой отец питает к нему особую симпатию.

– Кажется, я имею право на некоторую часть этого восхищения, – сказал Родон, уже не скрывая своей веселости.

– Родон был одним из моих учителей, – объяснил Цезарион.

– Философии и математики, – уточнил Родон.

– Правда? – изумилась Мелантэ. Глаза девушки загорелись от восторга. – Так вы философ? А какой? Стоик?

– Благодарю Зевса, что нет! – ответил Родон. – Меня не прельщает безразличие к земным божествам и свобода от всяких эмоций. Лично я не принадлежу ни к какой школе. В каждой из них мне видится нечто плохое. Я мог бы быть киником[46], но их вызывающее поведение навевает на меня тоску.

– Родон был хорошим учителем, – голос Цезариона звучал искренне. – Он рассказывал о том, чему учат разные школы, и помог мне увидеть их слабые стороны. Он учил меня мыслить критически.

– Тебя и учить-то особенно не приходилось, – улыбаясь, заявил Родон. – У тебя это было в крови. – Он повернулся к Мелантэ. – Наш друг был хорошим учеником. Любознательный, сообразительный, очень быстрый. Честно говоря, он больше интересовался естественной философией и практической математикой, чем умозрительными рассуждениями, но, похоже, в их семье это традиция.

– Мой отец был бы счастлив встретиться с вами, сударь, – восторженно произнесла Мелантэ. В глазах девушки светился живой интерес. – Он с удовольствием послушал бы вас. К сожалению, у нас в Коптосе из философов известны только стоики.

– Я бы тоже хотел встретиться с твоим отцом, – с готовностью откликнулся Родон. – Если необразованный египтянин смог произвести такое впечатление на... Ариона, должно быть, он действительно выдающийся человек.

– Не сейчас, – твердо сказал Цезарион. – Если Ани согласится с нашим планом, мы устроим эту встречу. Но, пока этого не произошло, я думаю, что будет лучше, если между ним и моими друзьями здесь, в Александрии, не будет явной связи. Риск слишком велик.

Цезарион невольно вздрогнул. Составляя первое письмо, он чувствовал себя спокойно и ничего не боялся, но сейчас мысли о возможных последствиях навеяли тревогу и страх. Мелантэ коснулась той части его души, которая всегда была уязвимой, а горькая потребность в любви, всегда испытываемая им, не приносила до сих пор ничего, кроме боли.