Наследник престола

ГЛАВА 2

Этой ночью деду Фёдору не спалось - мучила бессонница. Сидя в кухне, он покуривал трубку, набитую махоркой, вспоминал былые годы, когда работал конюхом на совхозной конюшне и рано поутру выгонял табун на пастбище, молодцевато восседая на жеребце и задорно гикая, подгоняя лошадей, радовался восходящему солнцу и приятной, захватывающей на полном скаку силе ветра, ударяющей в его молодое лицо.

В кухне было жарко; хорошо протопленная с вечера печь приятно грела спину; из приоткрытой форточки струился морозный воздух, рассеивая клубы махорчатого дыма. Разлившееся тепло вдоль спины показалось чрезмерным, старик привстал, отодвинул табурет от печи. В соседней комнате спала старуха, его супруга Ксения, с которой прожил он сорок лет. Ксения среди ночи часто громко и тяжело храпела. Дед Федор просыпался, злился, уходил на кухню и курил, просиживая так до самого утра. Будить жену не решался.

Неожиданно старик услышал за окном голоса. Показалось, что это был то ли плач, то ли крик молодой женщины. «Кто в такую пору шляется по дворам?». Дед подошел к окну. На дворе было светло от снега; хорошо виднелся сарай, поленницы дров и помойка. Людей нет. «Почудилось, наверное». Старик вздохнул, отошел от окна, но тревога осталась. «Не почудилось! Ведь слышал голос, хорошо слышал!». Натянув на ноги валенки, надев полушубок, шапку, старик вышел на улицу. Холодом обдало голую грудь, и он, жутко вздрогнув, застегнул ворот полушубка.

Во дворе было тихо, лишь глухо треснул сук дерева, схваченный морозом. Бледно светила луна, звезды сияли необыкновенно ярко, а небо казалось таинственным, черным, как великолепная необъятная шаль.

Старик обошел вокруг сарайки. Ни души. «Почудилось». И он пошел по расчищенным мосткам к дому. Проходя мимо помойки, заметил, что крышка откинута. «Опять соседка оставила открытой, снегу нанесет». Он склонился над крышкой, хотел было закрыть ее. Вдруг в темноте ямы он увидел белеющий предмет, и предмет, казалось ему, шевелился. «Кошка что ли бездомная?». Склонился ниже, стараясь рассмотреть. «Ба! Да это же ребенок!». Дед, вытащил его, дрожащими руками расстегнул полушубок и прижал ребенка к телу, с головой укутав воротом. Придя домой, положил ребенка на кровать. Осторожно вытащил изо рта малыша кляп, осмотрел изувеченную правую щеку. Старик был потрясен. «Изверги! Изуверы! Настоящие изуверы!» - кричал он. Услышав крики, старуха проснулась; испуганная поднялась с кровати и, охая от боли в пояснице, вошла в комнату старика.

Что случилось, Федор? Живот что ль прихватило?

Сгорбившись, старик возле кровати вытирал полотенцем окровавленную щеку младенца.

Какой к черту живот! Посмотри, Ксения, дите весь в крови. Неси скорее вату и йод.

Увидев лицо ребенка в крови, старуха вовсе перепугалась, стала судорожно рыться в аптечке. Нашла два бинта, бутылочку с йодом, принесла старику. Встав рядом, начала тихо шептать молитву, прося всевышнего помочь младенцу.

- Не стони ты! – ворчал Федор, - кроме нас ему никто не поможет. Подержи ему лучше головку, я вытру кровь.

Господи помилуй! Где же ты нашел его?

И снова бабка шептала молитву, незаметно шевеля губами, жалостно глядя на маленькое тело.

В помойке лежал, голый весь, словно собака дохлая!

В помойке?! Да как же он там оказался?

Мало что ли извергов на свете? Бросил его кто-то. Задушить хотели, тряпку забили в рот, чтоб задохся.

Да как же так, - ужаснулась старуха, - да разве можно так с дитем-то?!

Молодежь нынче распустилась! Ишь что творят, зверства какие. Иные бабы стали хуже сук! Сношаются по углам, а потом детей разбрасывают, стервы.

Разве баба бросила?

Не мужик же! Чай, баба рожает. Видно по мальцу, из роддома недавно. Видать только-только родила.

Ксения склонилась над ребенком, осматривая.

Живой хоть?

Живой! Кажись, дышит.

И не плачет вовсе. Боже ты мой, какая негодница бросила кровинушку!

Старик грудным теплом подул на руки малыша.

Замерз он, пальчики, вишь, синие. Может, водкой растереть?

Теплой водицы надо. Отойди, Федор, дай-ка мне, не мужиково это дело. Принеси водки, да воду приготовь теплую. В тазу. Да поторопись!

Старик навел в тазике теплой воды, принес большое махровое полотенце, чистую простыню, чтобы завернуть ребенка, и вдруг услышал младенческий плач. Сначала – тихое сопение, как будто немощное, потом – громче, громче… Радостное волнение охватило старика. «Что, ожил, кутенок?! Ори, малый, ори!». Он улыбнулся, нагнулся к малышу, стал ласково гладить его тело, согревая и как бы пробуждая дитя к новой жизни.

Погоди, не мешай, Федор! Дай разотру его хорошенько.

Он не задохнется запахом водки? – беспокоился дед.

Не задохнется.

Бабка завернула ребенка в простыню, принесла в кухню к печке, где на табуретке стоял тазик с теплой водой. От печки еще шел добрый жар.

Печка живо из тебя всю хворь вытянет. Русская печка самолучшая целительница.

Помыв младенцу голову и смыв кровь с лица, она со страхом увидела, что рана на щеке глубокая, тянущаяся от подбородка к виску, словно рубленая.

Глянь Федор, как его покалечили. И как таких людей земля носит!