Наследник волхва

И Эльвира прикусила губу, мысленно выругав себя за желание казаться лучше, чем она есть. Это был ее просчет, и она пообещала себе впредь не допускать его.

— Вы говорили, Иннокентий Павлович, что у вас есть ко мне дело, — сказала она, благоразумно меняя тему. — Чем я могу быть вам полезна?

Он грустно вздохнул.

— Вчера, когда я буквально чудом остался жив, я вдруг вспомнил, что у меня нет завещания. И если бы случилось непоправимое…

— О, не говорите так, Иннокентий Павлович! — воскликнула Эльвира. — При одной мысли об этом я прихожу в ужас.

— Вот и я вчера пришел в ужас, — признался он. — Все откладывал на потом, надеялся, что у меня появится наследник, которому я смог бы все завещать. А ведь этого может и не быть. И кому тогда отойдет мое состояние? Налетят, откуда ни возьмись, стервятники и вмиг растащат все, что я наживал всю жизнь. И даже имени моего никто не вспомнит.

— Вспомнят, — глаза Эльвиры блеснули. — Уверяю вас, Иннокентий Павлович, есть такие люди. Они любят вас и не забудут.

— Пусть так, но этого мало, — возразил Иннокентий Павлович, не поняв истинного смысла ее слов. — Я хочу увековечить свое имя. Чтобы обо мне не забыли потомки. А сделать это я могу только одним способом. Вы догадываетесь каким, Эльвира?

— Нет, Иннокентий Павлович, — с придыханием ответила она. — Ведь вы гений, а я простой человек. Как мне постичь полет вашей мысли?

Иннокентий Павлович одобрительно посмотрел на нее.

— Я подумал, что надо купить какой-нибудь старинный дворец и основать в нем музей, — сказал он. — Все равно какой. Пусть это будет художественный, или краеведческий, или даже истории космоса — мне безразлично. Лишь бы люди приходили в этот музей и знали, что это мое детище. Ну, как они ходят сейчас в Третьяковскую галерею, которую в девятнадцатом веке на свои личные средства построил Павел Михайлович Третьяков. Спрашивается, чем я хуже его? Он был предпринимателем, и я тоже. Разница между нами лишь в том, что у меня больше денег. А, следовательно, и имя мое должно в веках звучать громче. Как набат!

Почти прокричав последнюю фразу, Иннокентий Павлович помолчал, а потом спросил:

— Что вы думаете об этом, Эльвира?

— Грандиозно! — воскликнула она. — Я уже говорила, что вы гений, Иннокентий Павлович, и мысли у вас гениальные. Это превосходная идея!

Иннокентий Павлович скромно улыбнулся.

— Смотрите, не перехвалите меня, Эльвира. Еще немного, и я возгоржусь. Надуюсь, как индюк. И вы во мне разочаруетесь.

— Никогда! — пылко воскликнула Эльвира.

Но Иннокентий Павлович уже не слушал ее. Его самого увлекла собственная идея, рожденная только что. Только постепенно до Иннокентия Павловича доходили ее грандиозность и величие. Он даже вырос в собственных глазах. Настолько, что мысли о наследнике, которые он давно лелеял, съежились, как воздушный шарик, из которого выпустили газ, и с высоты его будущего величия стали крошечными и почти неразличимыми. Наследника нельзя было купить, а музей и имя, запечатленное на скрижалях истории человечества, — запросто. При этой мысли Иннокентий Павлович едва не расчувствовался. Но его взгляд упал на Эльвиру, и он вспомнил, для чего она здесь. Проза жизни приземлила полет воображения.

— Поэтому я хочу, чтобы вы, Эльвира, помогли мне составить завещание, в котором будет прописано все то, о чем я вам только что говорил, — сказал он уже обыденным тоном. — Это не просто. Скажу даже больше — это тяжелая работа. Но я верю, что вы с ней справитесь. Я верю в вас, Эльвира!

— Я немедленно приступлю к этой работе, — пообещала она. — Но мне нужно будет с вами часто встречаться, чтобы обсуждать детали будущего завещания.

— В любое время дня и ночи я в вашем распоряжении, — сказал Иннокентий Павлович. — Это важнее всего остального. Всех денег не заработаешь. Однажды надо остановиться и задуматься о будущем. Я это понял именно здесь, в Куличках. Жаль, что я не оказался в этом поселке раньше. Идите, Эльвира, и возвращайтесь как можно быстрее. Я жду вас с проектом завещания.

И Эльвира ушла, окрыленная открывающимися перед ней перспективами. Одна только мысль, что отныне она может видеться с Иннокентием Павловичем, когда захочет, кружила ей голову. Это было счастье, о котором она не смела и мечтать — любить великого человека и преданно служить ему, положив на алтарь этого служения свою жизнь.

Слезы застилали глаза Эльвиры. Она шла до своего трейлера как в тумане. И не видела, как на площадь въезжают новые автомобили. Их было много. И в окна выглядывали уже не мужчины, а женщины, дети и старики.

Иннокентий Павлович тоже не видел этого, но он услышал за стенками трейлера шум, который все нарастал и нарастал, словно поднималась буря. Заинтригованный, и желая узнать, что происходит на площади, он встал с кровати и, морщась от боли, начал одеваться. Но не успел он выйти, как в дверь трейлера постучали, и вошла Карина. Она выглядела взволнованной и несколько растерянной.

— У нас новая неприятность, — сказала она. — Прибыли семьи рабочих…