Наследник волшебника

Гривастый принцепс снова заулыбался, а кто-то из сидевших вокруг жаровни мужчин довольно крякнул. Воры покончили с едой и пустили по кругу кувшин с вином. Горлышко его было выщерблено.

Лайам внезапно почувствовал, что вонь в подвале усилилась и самым неприятным образом смешалась со все еще висящим в воздухе запахом жареного мяса.

— Унум? — быстро спросил он.

— Унум, — кивнул Оборотень. — Какой дар?

Лайам задумался на секунду.

— Не сейчас. Некто выпьет с певцом и вернет во владение вещи, а потом — дар. Магнум.

Лайам и сам не знал, какую сумму должна составлять награда, но по блеску глаз Оборотня догадывался, что тот запросит немало.

— Унум, — повторил принцепс, протягивая руку. — Некто узнает и пришлет с ветром к тому, кто резвится. Штамп того, кто резвится?

Лайам взял протянутую руку, но покачал головой. Он совершенно не хотел сообщать Оборотню, где проживает, хотя и предполагал, что тот при желании может легко это выяснить.

— Не так. Мы будем пить на тракте и на свету. (Он хочет встретиться на улице и в дневное время.)

Оборотень покачал головой и нехорошо засмеялся.

— Некто — принцепс. Некто не ходит по тракту, сола на тракт и сола омбер. (Он — принцепс. Он не ходит по улицам, только по крышам и только ночью.)

— Тогда другой певец, — предложил Лайам, и оглянулся. — Шутник?

— Нет, не Шутник, — сказал Оборотень, — Мопса. Шутник, пригони Мопсу.

Шутник с недовольным ворчанием поднялся по лестнице и вскоре вернулся с девчонкой, караулившей вход.

— Отмычка, будешь пить с этим певцом, — велел Оборотень. Отмычками воровская среда именовала неопытных молодых воришек. Лайам кивнул девочке. Та ответила угрюмым взглядом.

— Аве, Мопса.

— Аве, — отозвалась она, затем не выдержала: — Но, Волк, почему? Я не… я не хочу быть лягушкой!

Все присутствующие, в том числе и Лайам, расхохотались. Очевидно, девчонка совсем недавно попала в караду и еще путала ключевые слова.

Лягушками в преступном мире называли доносчиков, а маленькой упрямице предлагалась роль связной, то есть вороны.

Оборотень отвесил ей легкую оплеуху.

— Делай что говорят, отмычка. Погоняло певца — Лайам Ренфорд.

Он взглянул на Лайама:

— Где и когда?

— Следующая середина света, в Щелке, за зданием суда.

До полудня следующего дня времени много. Его вполне хватит Оборотню, чтобы успеть найти вора. А почему улица, на которую выходят окна мертвецкой, пришла Лайаму на ум, он не ведал и сам.

Однако принцепс карады, похоже, не усмотрел в этом предложении ничего странного.

— Унум, — отозвался он и снова пожал Лайаму руку. — Потом — магнум дар. Лайам кивнул:

— Аве, принцепс. До середины света. Он обвел сидящих мужчин взглядом — пара из них кивнули ему в ответ, — и направился к лестнице. Шутник, страшно оскалившись, на миг преградил ему путь, затем угрюмо отодвинулся в сторону.

Медленно поднимаясь вверх по ступеням, Лайам старался ни о чем не думать. Он словно в каком-то оцепенении отодвигал занавески, проходил через дверь, спускался с крыльца. Только на улице к нему вернулась вся полнота ощущений. Лайам сделал глубокий выдох, изгоняя из легких вонь, и почувствовал, что в подмышках у него горячо, а по спине бегут струйки пота.

«Вполне мудрый поступок», — сказал он себе и содрогнувшись, поспешил покинуть место, к которому так стремился еще час назад.

Отойдя на какое-то расстояние от воровского притона, Лайам поправил ворот плаща и ощутил, что рука его сделалась липкой. Порез, оставленный ножом Шутника, был неглубоким, но все-таки по шее Лайама тянулась дорожка уже загустевшей крови. Лайам выругался, облизнул пальцы и попытался стереть кровь, продолжая при этом размеренно и быстро шагать.

В голове его лихорадочно метались разные мысли. Фануил однажды сообщил ему, что в такие моменты они походят на стаю вспугнутых птиц.

План сработал. Ростовщик привел к гильдии. Знание воровского жаргона подействовало, а знание воровского кодекса привело к нужному результату. Обвести вокруг пальца саузваркскую гильдию оказалось до странности просто; в тех карадах, о которых рассказывал Палица, чужаку пришлось бы предстать перед своего рода судом. Конечно, знаменитый вор повествовал о весьма крупных гильдиях — Торквея, Харкоута, Каэр-Урдоха, — насчитывающих сотни членов. И все же Лайам ожидал чего-то большего даже от такого захолустья, как Саузварк. Тот же Оборотень, например, мог бы быть не таким оборванным и глуповатым. Он и в сравнение не шел с главарями известных карад, ибо те жили с размахом и шиком.

Торквейский принцепс Банкир для запретных увеселений переоборудовал торговый корабль и держал его в гавани — у всего города на виду, — но обставил это дело так ловко, что власти не могли к нему подступиться. Принцепс Харкоута — Киам запамятовал его имя — владел целой сетью роскошных гостиниц и обладал таким недюжинным умом, что являлся негласным советником магистрата. Оборотень же, на взгляд Лайама, не был способен ни на что серьезнее кражи со взломом.