Наследники

Министр не был новичком в своем деле. Вся его жизнь, как и жизнь Данилина, прошла на стройках. Бетонщики, плотники, штукатуры, механики здоровались с ним, как со старым знакомым. Он не просто знал этих простых, немногословных, несколько суровых, но удивительно дружных людей. Он любил их, гордился тем, что вышел из их среды. И боже упаси, если кто-нибудь при нем скажет что-либо неуважительное о строительной братии — будет врагом его до конца дней.

Быстров удивился, заметив, как изменился весь облик этого человека, когда он оказался на участках. Куда девались его медлительность, тяжеловатость. Уверенно и споро поднимался он по узким шатким стремянкам, бесстрашно шагал по мосткам, перекинутым над огромной глубиной котлована, бросал то Данилину, то Быстрову или идущему рядом прорабу беззлобные, но едкие замечания.

— Что это вы перекрытия над подвалами в монолите проходите? Рутина-матушка. А плитами вся ветка забита.

Или:

— Все жалуетесь на нехватку технологического транспорта. А на МАЗах по кирпичику возите. Не очень-то по-хозяйски дела ведете.

Зайдя в столовую первого участка, министр долго обследовал все ее хозяйственные закоулки, придирчиво изучал меню, а потом направился к двум паренькам, что сидели в углу зала.

— Почему так поздно обедаете, ребята?

— Только что с базы вернулись.

— Как кормят?

— Ничего, тольке вот холодное все.

Министр ничего не сказал, но выразительно посмотрел на Данилина и Быстрова. Когда же обедающим подали кофе, он попросил принести и ему. Взял, однако, не свой стакан, а одного из юношей, свой же подвинул ему. Пригубил, поморщился, но все же выпил, потом сказал:

— Чуфека, как говорят итальянцы.

— А что это такое? — спросил Данилин.

— Что такое? Бурда.

Когда поднялись на эстакаду главного корпуса, Данилин, вытащив из кармана чертеж, стал объяснять размещение объектов, где на какой стадии находятся работы.

Министр слушал внимательно, не перебивая и почти не задавая вопросов. Сказал только, когда уже собрались спускаться:

— Если говорить военным языком, то вы сейчас ведете разведку боем. Битвы пока не вижу. И вопрос состоит, очевидно, в том, как ее начинать. Так?

— Не совсем так, Николай Евгеньевич. Вы же видите, по главному нулевой цикл к концу идет. Вот смотрите.

Данилин опять достал чертеж, собираясь продолжать разговор, но министр остановил его:

— Пойдемте к вам, там все обсудим.

Придя в кабинет Данилина, министр сел в кресло сбоку стола, что-то долго писал в маленьком блокноте с глянцевито-черными корками. Несколько раз подходил к телефонам, звонил к себе в министерство, разговоры вел отрывисто, лаконично. Затем, плотно устроившись в кресле, оглядел присутствующих и негромко произнес:

— Ну что ж, товарищи, начнем. Владислав Николаевич, пожалуйста.

Данилин подробно рассказал о том, как осуществляется план организации работ на площадке, как идет выполнение графика. Свирепо навалился на проектировщиков, снабженцев. В конце рассказал о партийно-хозяйственном активе.

— Значит, нашла коса на камень? — чуть улыбнувшись, спросил министр.

Данилин сухо, не глядя ни на министра, ни на Быстрова, ответил:

— На стройке может быть только один начальник, а не два.

Когда он закончил, Быстров спросил министра:

— Можно мне?

Все с интересом поглядели на него. Данилин подумал: «Сейчас опять начнет свою песню. Неужели Николай Евгеньевич клюнет на это?» Тоскливо и как-то муторно сделалось у него на душе. Посмотрел на своих бывших сослуживцев, сидевших за столом, на их спокойные, в меру озабоченные лица, и так ему захотелось обратно, в большой, уютный дом министерства.

Быстров коротко, четко привел доводы в пользу предложения, которое отстаивал. Когда он закончил, министр спросил:

— Партийно-хозяйственный актив высказался за комплексное ведение работ? Так?

— Да. Мы понимаем, что вступили в спор не только с товарищем Данилиным, но и с вами, да и с вашим коллегой — заказчиком. Проекты объектов, очередность и график их сдачи утверждены вами. Но надеемся, что поддержите.

После некоторого молчания министр как бы про себя медленно произнес:

— Конечно, если главный корпус будет стоять и дожидаться литейки и кузнечного, то разумного в этом мало.

Данилин тяжело поднялся, оперся руками на стол и, ни на кого не глядя, проговорил:

— Мудрое ли это решение, нет ли, судить не берусь. Решали коллегии двух министерств. Но скажу вам, Николай Евгеньевич, прямо: иного решения сейчас быть не может. Нетрудно понять, что значит форсировать сейчас литейку и кузнечный. Проектов нет, людей нет, техники тоже. Что же есть? Благие пожелания? Но ими, как известно, корпуса не возводятся.

Данилин сел. Все, кто находился в кабинете, выжидающе смотрели на министра.

Он долго молчал, несколько раз снимал, протирал и вновь надевал очки. Потом с еле заметной улыбкой, ни к кому не обращаясь, сказал:

— Задали нам задачу химстроевцы.

— Николай Евгеньевич, — опять заговорил Данилин, — я официально заявляю — дело это не реальное.

— Что-то я не узнаю вас, Владислав Николаевич!

Данилин, подняв на министра насупленный взгляд, ответил:

— Я всегда говорю, что думаю. Привычка такая.