— Это конечно. Дайте-ка руку. — Костя так сжал кисть Быстрова, что тому показалось, будто попала она в железные тиски.
— Неплохо.
— А что толку? «Какой, — говорит, — ты спутник жизни, коль до плеча мне головой не достаешь?» Вот ее концепция.
— А кто такой этот Лобанов? Ты знаешь его?
— Мастер с испыталки. Очень хороший мастер. Он давно по Надьке сохнет. Когда я уезжал, она заявила, что всерьез осмысливает его предложение, но пока не решилась, все еще думает. Как видите, даже совета спрашивает. — Помолчав, сердито добавил: — Уж скорее бы кончала эти консультации. Вышла бы — и делу конец. Переболел бы я, перемучился, зато бы ясность была. — Опять помолчал и со вздохом произнес: — Я ведь почему сюда-то подался? Конечно, на такое дело давно мне попасть хотелось. Очень давно. Вы помните, я еще в Лесогорск рвался. Потом на Усть-Илим. Все не получалось. А тут «Химстрой». Думал так: и на большущей стройке поработаю, и Надьку уведу от всяких там ухажеров. Тут-то она бы меня, думаю, оценила… И вот все сорвалось.
— Да, такую забыть трудно, — сочувственно заметил Быстров.
— Просто даже невозможно. Да и не дает забыть, чертовка. Не пишет, не пишет, а потом послания одно за другим…
Алексей, чтобы отвлечь Костю от тяжелой темы, стал расспрашивать о заводе, о знакомых заводских ребятах. Костя, наконец, и сам немного отошел, повеселел малость.
Прощались у самой двери. Пожимая руку Косте, Алексей как можно мягче и увереннее проговорил:
— И все-таки, Костя, ты не очень тужи. Может, я и ошибаюсь, но думаю, что нет. Любит тебя Надя и знает, что ты ее любишь. Потому и дурит.
— А если она и впрямь выскочит за этого Лобанова?
В голосе Кости было столько неподдельной тревоги, что Быстров замялся, хотел было уйти от ответа, схитрить. Но потом упрекнул себя за это и, обняв юношу за плечи, с твердой убежденностью ответил:
— Нет, Костя, не думаю. Но если такое случится… тогда, что же… Тогда не стоит она такого чувства, как твое. Не стоит.
Костя чуть улыбнулся в ответ пересохшими губами.
Глава XIV. «Романтики — тоже люди»
Когда Казаков узнал, что вопрос о положении дел в Лебяжьем выносится на партком, он решил обстоятельно подготовиться и не дать себя в обиду.
— Что ж, повоюем, — заявил он Быстрову.
— С кем же это вы воевать хотите?
Слова Казакова удивили его. Воевать с партийным коллективом может лишь человек или ничего не понимающий, или абсолютно убежденный, что он прав. Но ведь в поселке действительно полно упущений — это же очевидно!
— Повоюем с теми, кто хочет очернить все, — ответил Казаков.
— Никто ничего чернить не собирается. Но нам всем следует понять: время, когда люди мирились с любыми условиями, прошло. Неужели трудно уяснить, что работать с таким напряжением, как у нас, не имея элементарно необходимого, очень трудно? Мы с вами обязаны обеспечить нормальный быт.
— А мы, значит, этого не делаем?
— Далеко не все, что нужно и можно.
Этот разговор еще раз убедил Казакова в том, что его, видимо, хотят как следует проработать. «Но черта с два, — думал Петр Сергеевич. — Видели мы и не такое».
Расширенные заседания партийного комитета проводились на «Химстрое» не часто и лишь по делам, касающимся всего коллектива. Партийные организации участков за последнее время основательно разрослись и решали многие дела сами.
На сегодняшнее же заседание народу собралось много: вопрос был больным и касался всех.
Казаков докладывал с полчаса: объем ремонтных работ, количество топлива, запасы белья, оборудования, мебели… О недостатках сказал тоже.
— Недостатки у нас, конечно, есть, но ударяться в панику, по-моему, все-таки нельзя. Могли мы сделать больше? Да, могли, конечно, но надо помнить, что есть вопросы и более важные, чем кубовые да уборные. А некоторые товарищи забывают это, забывают, что здесь не база отдыха, не туристский лагерь, а ударная стройка. Кое-что надо и перетерпеть. Во имя главного и основного. На то к нам и романтики присланы.
Когда в комитете комсомола готовились к сегодняшнему заседанию парткома, Снегов предупредил Зарубина, что выступать придется ему: он сам живет в поселке, и обстановка там знакома ему куда лучше, чем многим другим. Виктор решил выступать не сразу, но последняя фраза Казакова будто подхлестнула его. Он попросил слова.
— То, что стройка боевая и важная, все мы хорошо знаем. И то, что здесь не база отдыха, тоже известно. Да, товарищ Казаков, мы — романтики. Но романтики — тоже люди. И чудесные притом. Согласитесь: дрожать от холода, вычерпывать воду из палаток, бегать в поисках куска колбасы — вещи малоприятные. Умыться как следует и то негде. Времянку водопровода обещали, обещали, да так обещаниями дело и кончилось. Хорошо, что озеро рядом. Но ведь не все в секцию «моржей» годятся. И я не понимаю: имеем средства, фонды, помощь любых организаций к нашим услугам, а наладить в поселке хотя бы сносные условия не можем.