Наследники

— Спасибо, — скупо поблагодарил Ефим Тимофеевич. — И еще одна просьба. Мы там у себя английский немножко штудировали. Мудреная это штука. Но бросать все-таки не хочется. Хорошо бы заполучить педагога. Я вчера переговорил на эту тему в постройкоме. Там пока не поняли, о чем речь, — посмотрели на меня так, будто я с луны свалился.

Быстрова эта просьба удивила не меньше, чем постройкомовцев, но, не подав вида, он обещал помочь бригаде и в этом.

…Пробравшись к столу, Мишутин долго устраивался, вытащил очки, но не надел их, а положил на стол.

— Кто тут больше виноват, коммунальщики, Богдашкин или Казаков, не в том суть дела. Думаю, все они виноваты. И зря вы, товарищ Казаков, топорщитесь. Люди-то у нас понимающие, и чего нет, чего не положено или нельзя сделать, они не требуют.

— Требуют, товарищ Мишутин, да еще как требуют!..

Мишутин в том же тоне ответил ему:

— Вы говорите о единицах, а я обо всех наших строителях толкую. Понятно?

И, считая, что этим сказано все, Ефим Тимофеевич продолжал:

— Здесь наши комсомольцы ругали работников жилбыта. Поддерживаю эту критику целиком. Только сказали они не все, очень даже не все.

Лозунги и плакаты в поселке остроумные, ничего не скажешь. И улица Горького есть, и Невский проспект, и Крещатик. И «непобедимые» в палатках живут, и «аргонавты», и «романтики». Только, по-моему, плохо, совсем не так, как надо, живут-то они. «Шумел камыш…» по вечерам почти из каждой палатки слышится. Около винного ларька, а это пока единственная торговая точка в поселке, очередь всегда в три витка. Участковый инспектор рапорт по начальству подал — вытрезвитель, говорит, нужен. Есть у меня и еще кое-какие наблюдения. Некоторые девушки наши на дела девичьи как на кадриль смотрят. Потолковал я с одной. Анюта, говорю, ты к какому-нибудь одному берегу прибивайся. А то что ни вечер, то с разными кавалерами лесок в Лебяжьем обследуешь. А она в ответ: «У вас, папаша, устарелые понятия о жизни».

Решил в комитет подойти, к товарищу Снегову. Зашел. И никак не мог понять, где нахожусь. То ли в комсомольской ячейке, то ли у товарища Богдашкина на совещании. Только и слышно: лес, гвозди, цемент, битум, кабель… — Ефим Тимофеевич повернулся к Данилину: — Я бы на вашем месте зарплату снабженцам не платил. За них же комсомольцы работают.

Данилин не согласился:

— Вы зря за это упрекаете ребят. Они очень хорошо помогают.

— А я не их упрекаю. Я о нас с вами говорю, Владислав Николаевич. Конечно, может, я действительно того… отстал от жизни. Но тогда объясните мне вы, товарищ Быстров, объясните, кто должен работать с молодыми, что приехали сюда?

— А мы что, по-вашему, не работаем? — настороженно спросил Снегов.

Мишутин мягко ответил:

— Ты, Анатолий, не обижайся. Беспокоят меня некоторые твои питомцы. Потому и толкую на эти темы.

Мишутин не спеша собрал свои бумажки, надел очки и пошел на место.

Сразу же поднялся Снегов.

— В своем выступлении товарищ Мишутин, хотел он того или нет, бросил тень на нашу молодежь. Опровергнуть его обвинения очень легко… Найдите на стройке хоть один объект, участок или одну бригаду, где бы ребята подводили. Трудятся, не считаясь ни с чем. «Химстрою», товарищ Мишутин, они отдают все силы. Нам сказано: вы шефы, и вас здесь касается все. Так мы и действуем. Нужен лес — достаем лес, нужны балки — достаем балки, нет гвоздей — достаем гвозди. Если надо будет руками землю рыть — будем ее рыть, потребуется неделями не спать — выполним и это… Чем же вы недовольны, товарищ Мишутин? Человек вы уважаемый, заслуженный, но и вы не должны бросать такие обвинения тысячам ребят, которые героически, я не боюсь этого слова, да, героически борются за «Химстрой»…

Мишутин, подняв голову, озадаченно вымолвил:

— Не понял ты меня, Анатолий, совсем не понял. Я критиковал не ребят, которые, как ты правильно заметил, героически работают, а комитет, тебя критиковал. Да и себя, нас всех.

Раздался голос Быстрова:

— По-моему, ты, Анатолий, действительно зря обиделся на Ефима Тимофеевича. Он дело говорил.

Делаете вы много, слов нет, но беспокойство у Ефима Тимофеевича не без причин. — И, посмотрев на партийных активистов, Быстров продолжал: — Правильно и то, что пора нам всем задуматься над этим. Молодежи у нас много, и одним им, — он кивнул в сторону Снегова и Зарубина, — не справиться.

Теперь о Лебяжьем. Решим, видимо, так. Дадим управлению строительства и лично товарищу Казакову месячный срок на то, чтобы сделать в поселке все нужное и возможное. Месяц. И ни дня больше. Новым поселком попросим заняться более конкретно самого начальника строительства. Порядок там должен быть наведен. Думаю, двух мнений быть не может. Что касается других вопросов, возникших сегодня, что же, разберемся и в них. Коммунист всегда и во всем, в большом и в малом, должен быть предельно честным перед партией, перед товарищами. Касается ли это собственных поступков, оценки ли поступков и действий других, идет ли речь о служебном долге или личном… Без этого нет коммуниста, есть одно лишь название…