Наследники

После заседания парткома, поздно вечером, в кабинет к Казакову зашел Данилин. Он молча сел в кресло напротив Петра Сергеевича и задумчиво сказал:

— Петр Сергеевич, за то, что происходит в Лебяжьем, мы несем ответственность оба. Плохо занимаемся поселком, очень плохо. И я тут виноват не меньше. Понадеялся на вас, передоверил. Но мы это поправим.

Сказано это было с такими интонациями, что Казаков понял: Данилин за поселок спуску теперь не даст никому.

А Владислав Николаевич продолжал:

— Но я хочу спросить вас о другом. Скажите, у вас в жилищно-коммунальном отделе, в снабжении и других материальных службах… все в порядке?

— Что вы имеете в виду? — насторожился Казаков.

Данилин поморщился:

— Ну, вы же понимаете… Материальные, хозяйственные дела, финансы должны быть в чистых руках.

Казаков медленно поднялся с кресла.

— Владислав Николаевич, вы что же, подозреваете наших людей? В чем? Какие для этого основания?

Данилин остановил его:

— Ну, ну, без излишних эмоций. Вы должны понять… И вам, и вашим работникам я доверяю. Но…

— Скажите, что вас беспокоит. Доложим. Внесем полную ясность.

Казаков сначала слушал Данилина стоя, не глядя на собеседника, а уперев взгляд в зеленую плоскость стола. Когда же он поднял глаза, Данилин встретил не прежний злой, гневный взгляд, а заискивающий, подчеркнуто преданный.

И если гнев Казакова как-то успокаивал Данилина (раз был так оскорблен, значит, честный человек!), то эта льстивая готовность «все выслушать и учесть» насторожила Владислава Николаевича. Он знал теперь, что будет думать об этом долго.

Вздохнув, Данилин спросил:

— А что это вы на Богдашкина тень-то навесили? Рекомендовали, если не ошибаюсь, его вы?

— Не отрицаю. Понимаю, что отвечаю за это перед вами.

— Так что же вы имели в виду, какие его грехи?

— Когда он работал в Череповце…

— О череповецкой истории я знаю. Ее все знают. За это я бы его не упрекал.

— Было и еще кое-что. В бытность его в Новомосковске, на ГРЭС, налево загнали три партии резины, что-то около восьмидесяти или девяноста скатов.

— Как же это?

— Добивались сверх фондов, не приходовали, а потом реализовывали.

— И Богдашкин?

— Участие его самого установлено не было, но за близорукость строгача по партийной линии схватил.

Данилин молча прохаживался по кабинету, не глядя на Казакова.

— Почему же вы не рассказали этого, когда рекомендовали его сюда?

— Ну, давно ведь было-то.

— Правильно. Тогда зачем решили вытащить столь давнюю историю сегодня?

Нахмурясь, Казаков ответил:

— Начинал свару не я. А когда меня бьют, я даю сдачи.

— И при этом не очень стесняетесь в средствах. Вас прутиком, а вы дубиной. В борьбе, мол, все средства хороши, так, что ли?

Казаков хотел что-то пояснить, но Данилин еще раз пристально посмотрел на него и, не скрывая досады, промолвил:

— Нехорошо у вас вышло. Нехорошо. Будто вы рот ему поспешили заткнуть.

— Возмутил он меня. Сам напутал — и в кусты.

— Но ведь цемент в Тимково он сам занарядить не мог?

— Я подписал, не отрицаю. Просмотрел. Только при чем тут честность, совесть и прочее? Кстати, я вообще не понимаю, почему все пристали к этому случаю? Хорошо, завезли в Тимково цемент. На сторону это, что ли? Завод-то наш. Почему Быстров возводит этот факт чуть ли не в политику? Вообще он, по-моему, слишком много берет на себя. Но если уж так стоит вопрос и вы тоже видите в этом что-то особенное, перебросим завтра же его обратно сюда.

— Зачем же? Слишком накладно, неразумно. Цемент в Лебяжье забросьте с центральных складов.

— Запас там у нас останется маловат. Ну да ничего, перебьемся.

Уже от двери Данилин вернулся к началу их разговора.

— Так мы условились, Петр Сергеевич, в хозяйстве у нас, вы слышите меня, все должно быть в полнейшем порядке. В полнейшем. Вы поняли меня?

— Да, да, конечно, — поспешно согласился Казаков.

Данилин уже проще, без подчеркнутой многозначительности предупредил:

— А Лебяжье приведите в порядок. По совести говоря, я удивляюсь, как вам сегодня строгача не записали. Да и мне тоже. Честное слово, было бы поделом.

Возвращаясь к себе, Данилин все продолжал думать о разговоре с Казаковым. Что-то неуловимое настораживало его, стало более явственным чувство тревоги и беспокойства.

Вспомнилась фраза Петра Сергеевича о Быстрове. За что это он так невзлюбил парторга? Быстров ведь не такой. Сегодня на парткоме он, если бы хотел, мог основательно обрушиться на нас. Нет, мужик он не мелочной.

Владислав Николаевич ничуть не кривил душой, думая так, он действительно все больше изменял свое мнение о парторге. То, что в министерстве и правительстве поддержали линию Быстрова и актива стройки на изменение сроков сдачи объектов, Данилин переживал остро и болезненно, но не долго. Первое время после приезда министра Данилин со злостью думал: «Посмотрим, что выйдет из этой затеи».

Быстров, однако, словно прочтя его мысли, сказал как-то: