Наследники

— Ну, чего, старая, разнюнилась? Не навек уезжает-то. — И, обратись к Виктору, сказал с нежной суровостью: — Не забывай, пиши почаще, да и на побывку приезжай. Смотри, совсем мы старые стали…

Глава XIX. Разлад в комитете

По той торопливости, с которой Снегов вошел в комнату, по возбужденному блеску глаз, красным пятнам на лице Быстров понял, что комсорга стройки привело к нему не обычное текущее дело. Алексей встревоженно спросил:

— Что с тобой?

Анатолий отодвинул стул, как-то тяжело, не по-молодому опустился на него и, крепко потерев ладонями лицо, не глядя на Быстрова, сказал:

— Мне надо поговорить с вами.

— Что-нибудь случилось?

— Ничего у меня не выходит, Алексей Федорович. Не получается.

— Чего не выходит, чего не получается? Объясни толком.

Снегов взвинченно бросил:

— С работой не получается, не справляюсь я.

— Прежде всего успокойся.

Снегов подошел к окну кабинета, прижался лбом к холодному стеклу и долго вглядывался в панораму стройки.

Над площадкой трепетала еле заметная кисея пыли. Заходящее солнце золотило ее, оранжевыми бликами сверкало то на отполированной гусенице экскаватора, то на приподнятом стекле грузовика. Среди валов и брустверов развороченной земли выступали строгие очертания будущих цехов. Они уже явно вырисовывались среди переплетения лесов, проводов, временных деревянных сооружений.

Быстров понимал, как нелегко было Анатолию Снегову прийти в партком с такими словами. Ведь если человек любит свое дело, живет им, он обязательно и неукротимо хочет видеть его результаты, хочет увидеть, ощутить итоги своего труда.

Снегов с трепетом, напряженно ждал, что скажет Быстров. То, что пауза так затянулась, говорило о многом. Если бы парторг думал иначе, считал высказанное Анатолием просто следствием вспышки, горячности, настроения, то, разумеется, не молчал бы так долго.

«Ну что ж… Тогда по крайней мере все ясно», — с горечью подумал Снегов и, вернувшись к столу, уже спокойнее, с ноткой безразличия произнес:

— Вот пришел сказать вам это.

— То, что пришел, хорошо. Но давай все же разберемся, что случилось.

— Ничего особенного, если не считать, что комитет устроил мне сегодня настоящую проработку. Сообща, почти единым фронтом пошли.

…Заседания комитета, о котором рассказывал Снегов парторгу, сегодня вообще не предполагалось. Просто, как это было всегда, ребята после работы зашли в комитет узнать, нет ли чего нового, не будет ли каких срочных дел. Вслед за ними пришел и Ефим Мишутин. Это, собственно, никого не удивило: захаживал он часто и будто вовсе не замечал того, что активисты «Химстроя» были на него в некоторой обиде за неизменно колкие в их адрес выступления. Он постоянно выспрашивал Снегова и Зарубина, что нового в комсомолии, как вообще дела и как его бригада «выглядит на общем фоне». И по-прежнему шпынял комитетчиков. Ребята всегда с тревогой ждали выступления бригадира на очередном парткоме, на заседании постройкома, любом собрании. Ефим Тимофеевич говорил вещи часто обидные, неприятные, но всегда верные. Постоянное общение с ребятами на участках и в поселке питало его и фактами и наблюдениями, а жизненный опыт подсказывал отношение к ним.

Вот и сегодня, как только Мишутин вошел в комнату комитета, Снегов с Зарубиным, переглянувшись, замолчали. Тот добродушно проговорил:

— Что стрекотать-то перестали? Помешал, что ли? Продолжайте, продолжайте, я послушаю.

А разговор шел о Воскресенском цементном заводе. За последнее время оттуда почти прекратилось поступление цемента, снабженцы слали из Воскресенска отчаянные телеграммы, и Богдашкин уже дважды заходил в комитет с просьбой «подтолкнуть дело через комсомол». Снегов рассказал об этом ребятам и предложил послать в Воскресенск кого-либо из актива, может Костю Зайкина, он ведь имеет опыт. Потом зашла речь о Южно-Уральском заводе, который основательно подводит стройку с крепежной арматурой.

Ефим Тимофеевич слушал и помалкивал, а потом, улучив момент, неожиданно спросил:

— Ребята, скажите, что такое хула-хуп?

Все стали удивленно переглядываться. Кто-то рассмеялся. Снегов тоже не выдержал и, усмехнувшись, спросил:

— Что это, Ефим Тимофеевич, вас на хула-хуп потянуло? Занятие это, извините, вроде не для вашего возраста. Да и вообще эпидемия эта, кажется, прошла.

Мишутин, однако, не принял шутливого тона и отвечал серьезно:

— Знаю, знаю, самому-то вертеться мне поздновато. А спросил я потому, что девчонки наши с ума посходили из-за этого хула-хупа. Даже на работу приносят свои обручи. Как у нас перекур, так у них крутеж. Ребята смеются, а девчата ко мне: вмешайся, говорят, бригадир и прекрати насмешки. Это, мол, физкультура, нужные будто бы им упражнения. Может, оно и так, только уж очень смотреть муторно.

— Ну, это еще ничего, Ефим Тимофеевич, — смеясь, проговорил Удальцов. — Поедемте со мной в Москву на какую-нибудь вечеринку. Покажу вам современные танцы.

Сумрачно взглянув на Аркадия, Мишутин ответил: