Наследники

Правда, Пустынина немного беспокоило, что на этот раз он, пожалуй, не сможет избежать и другой встречи, куда менее желательной: встречи с полковником Лелюхом, по всей вероятности, с тем самым Лелюхом, бывшим лейтенантом, которого осудили в сорок втором году. «Очевидно, отличился в бою. Искупил свое преступление. Его и реабилитировали!» — решил Пустынин. Свидание с таким человеком, конечно, было не из приятных. Однако, взвесив все «за» и «против», Федор Илларионович пришел к окончательному решению — ехать! Даже то, что его сильно тревожило вначале, поразмыслив, он обратил в лишний аргумент в пользу принятого им решения. В самом деле, зачем ему бояться этой встречи? Ведь годы стерли то, что произошло между ними, и едва ли кому-нибудь придет на ум «копаться в старом белье». Это во-первых. А во-вторых, Лелюх должен же знать, что он, Пустынин, предпринимая тот шаг, руководствовался вовсе не корыстными соображениями. Ведь и суд признал лейтенанта виновным. Очень хорошо, разумеется, что офицер отбыл наказание и остался жив и вот теперь командует полком. Это доказывает только, что нередко самые крутые дисциплинарные меры воздействия на человека являются единственно правильными и в высшей степени благотворными для него.

«Как инспектирующий, я буду соблюдать строжайшую официальность и объективность. Объективность прежде всего!» — предупредил себя Федор Илларионович, чувствуя, что все в нем поднимается против Лелюха, словно бы не он, Пустынин, причинил Лелюху большую неприятность в жизни, а, наоборот, Лелюх — Пустынину. Бывает такое: напакостит человек ближнему своему, а потом его же и считает виноватым перед собою хотя бы уже тем, что является живым свидетелем той пакости и вечным укором совести. И начинает этот человек думать о своем ближнем: «Хоть бы уехал, что ли, куда-нибудь, только бы не видеть и не слышать мне его!»

До того дня, как Федор Илларионович узнал, что Лелюх жив и командует полком, он редко вспоминал о нем. Его беспокоило лишь одно: Любаша. А после встречи с генералом Чеботаревым, от которого он впервые узнал о Лелюхе, прибавилось и другое, и ничего с этим нельзя было поделать. Пустынин ненавидел теперь не только Любашу, но и Лелюха.

4

Обо всем этом Федор Илларионович много думал и в Москве, перед отъездом, и в пути, на борту самолета, и в штабе округа, и вчера, толкуя с Шелушенковым, и сегодня во время официальной и подчеркнуто корректной беседы с генералом Чеботаревым, и вот сейчас, когда машина направлялась в полк Лелюха. Мысленно Федор Илларионович уже прорепетировал свое поведение в штабе Лелюха и наизусть знал слова, которые он в первые минуты скажет командиру полка. Положение инспектирующего давало Пустынину известное преимущество. Во всяком случае, он понимал, что не в интересах командира полка обострять обстановку, и все-таки очень волновался. Он пробовал заговорить с Шелушенковым, но из этого ничего не получалось, так как майор тоже — правда, по иной причине — испытывал большое волнение. Потом полковник замолчал и уже не открывал рта, пока машина не подкатила к штабу.

Едва Пустынин вылез из кабины, где-то рядом раздался громкий, немного простуженный голос…

— Товарищи офицеры!..

— Вольно, вольно, — как-то механически вырвалось у Пустынина, и, протягивая руку стоявшему перед ним низкорослому человеку, он никак не мог взглянуть ему в лицо. И быстро сказал, направляясь в открытую дежурным офицером дверь барака:

— Пройдемте в ваш кабинет, полковник.

— Прошу!

Федор Илларионович так же рефлекторно отдал честь знамени, возле которого застыл часовой.

Мимо часового пробежал, на одно лишь мгновение скользнув по его лицу коротким взглядом, Шелушенков.

Этого мгновения было вполне достаточно, чтобы майор узнал в часовом рядового Громоздкина.

Прошли, направляясь в кабинет начальника штаба, остальные офицеры инспектирующей группы.

И опять стало тихо.

Перед Селиваном на стене играл зайчик, отброшенный золотым венчиком знамени, хранившегося в плотном брезентовом чехле.

Пустынин, сопровождаемый Лелюхом, вошел в служебный кабинет командира полка.

— Прошу, товарищ полковник, садиться.

Благодарю вас, — сказал Пустынин и, первый раз взглянув в глаза Лелюха, решил не подавать виду, что знает его и что они вообще когда-либо встречались. Принятию этого решения способствовало то, что по глазам командира полка, сосредоточенно-спокойным, не видно было, что он узнал Пустынина.

— Надеюсь, вы предупреждены о цели моего приезда? — сказал Пустынин, вынимая из внутреннего кармана кителя документы.

— Так точно. Предупрежден, — ответил Лелюх.

— Очень хорошо. Тогда ближе, как говорится, к делу. Я хотел бы прежде всего проинформировать вас, как мы мыслим себе нашу работу.

— Слушаю вас.

5