Наследники

Еще он говорил, что принципиальность важна, она – свидетельство зрелости натуры. Но с другой стороны, бывают обстоятельства, когда нужно искать компромиссы. Они оканчивают школу, и сейчас не время для восстаний, революций и выяснений отношений. Можно испортить свою будущность: необдуманное бунтарство сегодня может обернуться большими проблемами в их биографиях. Звучало подленько: надо быть принципиальным, а когда невыгодно, про принципы забывать.

Шел 1951 год. Директор знал, что опять начались аресты, по слухам, под удар попали врачи и евреи. Это пока. В тридцатые годы махина тоже медленно раскручивалась. Десятиклассники, юные максималисты, не представляли себе, какой опасности подвергают себя. И ведь не скажешь им открытым текстом: «Помалкивайте! Такие, как Жаба, могут пересажать полшколы».

Прозвучал звонок на урок, директор пошел к выходу, ребята встали. Входящего учителя встречали и с уходящим прощались стоя. Они договорились не вставать, когда в класс войдет Жаба. Она столкнулась с директором в дверях, и получилось, что ее встретили, как обычно.

– Садитесь! – сказала Жаба.

Они стояли.

– Торчите сколько влезет! – ухмыльнулась Жаба.

Они опустились за парты. У них «итальянская забастовка». Историю рабочего движения ребята хорошо знали. У них был прекрасный учитель истории, который считал борьбу мирового пролетариата основой современного исторического процесса. «Итальянка» в чистом виде – это когда приходят на работу и делают все по инструкции, не отступая от правил ни на миллиметр. Очень скоро работа стопорится. Десятиклассники под предводительством Степана «итальянку» усовершенствовали. Они будут сидеть, таращиться на Жабу и ничего не делать.

Жаба вызывала учеников к доске. По алфавиту, по списку в журнале, начиная с «А»: Алтуфьев, Арестов… заканчивая Яценко. Никто не поднялся, не вышел к доске, они сидели, сложив локти на парте, глядя перед собой, как китайские болванчики. В классном журнале напротив каждой фамилии появилась «2» – длинная вертикальная цепочка с верху до низу.

– Самостоятельная работа! – объявила Жаба. – Достали двойные листочки. Два варианта, темы сейчас напишу на доске.

Никто не пошевелился. Мел крошился в руках Жабы, когда она зло царапала по доске.

– Бастуете? Ну-ну! Оценки за самостоятельную выставлю на следующем уроке. Всем понятно, какие будут оценки? Вы у меня окончите школу, стачечники!

Прозвенел звонок с урока, Жаба взяла журнал и пошла к выходу. Ученики не поднялись.

Девочки навещали Олю Афанасьеву и принесли дурную весть. Жаба настрочила письма на предприятие, где работал Олин папа, и в другие инстанции. В начале каждого доноса значилось: копия в партийную организацию, в профсоюзную, руководству завода, директору школы, в РОНО… Только в Смольный не отправила донос. Жаба писала, что она, педагог с тридцатилетним стажем, не может утаить, что Афанасьев Сергей Анатольевич находится со своей дочерью в отношениях столь нежных, что это выходит за рамки. Девочка нервно истощена, теряет сознание на уроках, по словам матери, может наложить на себя руки. В ее альбоме отец упоминается под инициалами СА, и характер записей не вызывает сомнений. Девочки рассказывали, что родители Оли в шоке, от нее самой все держат в секрете, с ними поделились, просто чтобы предупредить. Олю переведут в другую школу, хотя в конце выпускного класса это делать плохо. Или Оля вообще с первого сентября снова пойдет в десятый, не в их школу, конечно.

Степан недоуменно пожал плечами: СА – это же понятно – Серега Арестов, Жаба сама сказала.

Им также понятно было, что Оля пострадала, чуть не умерла из-за того, что ее тайна стала всеобщим достоянием и по той же причине до сих пор боится выйти на улицу. Хотя никто и не думал над ней насмехаться и даже обсуждался вопрос, не следует ли Арестову проявить знаки внимания Оле: написать записку, послать букетик цветов, позвонить по телефону. Серега не отказывался, но разумно указывал на то, что это будет акт жалости, то есть унижения, как бы еще хуже не стало.

– И что это за «нежные отношения»? – продолжал недоумевать Степан. – Вступиться за дочь, что ли?

Потом до него дошло, как накрыло смрадом, не продохнуть, до тошноты. Словно всех их: Олю и ее родителей, одноклассников – Жаба сбросила в глубокий нужник.

– Я убью эту гадину! – пообещал Степан.

Говорил он не при всем классе, а в своей компании: три девочки, три мальчика – их называли «три парочки».

Жаба имела однокомнатную квартиру на первом этаже. Совсем отдельную – бывшая дворническая, входная дверь в стене арки. Это было исключительно удачно для планов Степана.

Раздался звонок, Жаба подошла к двери и припала к глазку:

– Кто там? Медведев?

– Я, Агния Артуровна! – Он стоял навытяжку, с просительным выражением лица, держал перед собой букет цветов. – Я пришел извиниться, я все понял, осознал! Впустите меня, пожалуйста!

Она открыла дверь, и Степка тут же юркнул вовнутрь. Пробежал по квартире со словами: «Где вазочку взять?»

– Медведев! Что ты мельтешишь?

– Вы одна дома? Замечательно! Переходим ко второму действию.