Отбросил букет в сторону, расстегнул портфель и достал из него… маузер. С виду как настоящий.
– Что за шутки, Медведев?!
– Шутки кончились, гражданка! Проходим в комнату.
Она не испугалась, но на всякий случай отступила.
– Медведев! Я сейчас вызову милицию, и тебя за хулиганство упекут за решетку. Прекрати представление, убери игрушку!
– О! Это далеко не игрушка!
Он поднял ствол вверх и нажал на курок. Звук был оглушительный. Жабе показалось, что люстра закачалась, едва удержалась на месте. Жаба рухнула в кресло и вытаращила глаза.
Маузер был великолепный. И в прошлой, первой своей жизни, до поломки, настоящее боевое оружие. Его Гавриле Гавриловичу принесли из театра – переделать на бутафорский, с пожеланием, чтобы звук выстрела был как можно впечатлительнее. Началась война, театр эвакуировался, за маузером никто не пришел. После смерти протезного мастера Егор нашел в мастерской этот маузер, почистил, смазал, разобрался в устройстве. Пистолет мог выстрелить только один раз, для следующего выстрела нужно было снова вставлять капсюль. Степка давно клянчил маузер у Егора, предлагал поменяться на что угодно. Зимние каникулы Степка провел в Москве. Пелагея Ивановна заболела, лежала в больнице, Галя за ней ухаживала, у Егора была экзаменационная сессия, Степке было поручено присматривать за близнецами Вовкой и Котькой. В награду получил заветный маузер. Наврал, что для спектакля, мол, они в театральной студии готовят к постановке «Любовь Яровую», у Степана роль матроса Шванди. Какой матрос без маузера? На самом деле «Любовь Яровую» ставили год назад, и Степка разгуливал по сцене с выкрашенным в черный цвет деревянным парабеллумом. В Ленинграде Степан не успел похвастаться пистолетом, не придумал, как его эффектнее подать.
И вот теперь маузер пригодился.
Жаба испугалась, заблеяла:
– Мне плохо, – схватилась за грудь, – плохо с сердцем.
В Степкины планы не входило, чтобы она с перепугу коньки отбросила.
Он струхнул, но виду не подал, напротив, скривился как бы в досаде:
– Прекратите! Стыдно! Что я, сердечных приступов не видел? (Никогда не видел, только мог вообразить.) И потом! У вас нет сердца, и болеть нечему.
– Степа! – взмолилась Жаба. (Ага, все-таки притворялась!) – Мальчик, ты совершаешь большую ошибку…
– Меня давно подмывало спросить, – перебил Степан, – вы тарелку сюда, – потыкал маузером ей на грудь, – ставите? А что, ведь удобно. Столик прямо под носом, хлебай не хочу.
Его в самом деле это давно занимало. У Жабы голова стояла на груди, а грудь выдавалась вперед чуть ли не на полметра.
– Ка-а-ак? – таращила глаза педагог с тридцатилетним стажем.
– Мы отвлеклись. Мадам Жаба! Или мадемуазель? Опять отвлекаюсь, какой-то я сегодня несобранный. Первоначально я хотел вам предложить, заставить, принудить в предсмертной записке перечислить всех, кому вы испортили жизнь. Но ведь это затянется, не так ли? Вампир с тридцатилетним стажем будет до утра перечислять тех, чьей крови насосался. Также мне было бы чертовски интересно узнать, откуда в вас столько злобы, подлости, ненависти к людям? И снова загвоздка! Вряд ли приходится рассчитывать на откровенный разговор под дулом пистолета. Он чертовски громко стреляет, вы не находите? Привлечет внимание, прохожие услышат. Они от ваших окон в полуметре, по панели туда-сюда постоянно ходят, разговаривают, смеются, а то и некоторые, свят-свят, целуются! Вам хочется рвать и метать, рвать и метать. Или просто кого-то покусать, со свету сжить? Можете не отвечать. На чем я остановился?
– Степа, ты хочешь меня убить?
– Конечно! Я что, забыл сказать? Голова садовая! Непременно убить, стереть с лица земли.
– За что-о-о?
– Не могу с вами находиться в одном помещении, в одном городе, на одной планете. Смердит! Прям, знаете, ужасно воняет, как в сортире, дышать невозможно. Итак, я хотел вас пристрелить из маузера. Мой любимчик, – Степка чмокнул пистолет. – Обожаю его! Но, во-первых, громко. Во-вторых, куда стрелять? Если в живот, пуля в жиру… в жире… – у меня по русскому «четверка» с натягом – застрянет. В голову? Фу, некрасиво! Кровь фонтаном – некуртуазно. Вы согласны?
– Да-а-а…
Жаба смотрела на него как на безумного. Ее губы, уголки которых обычно скобкой уходили вниз к подбородку с редкими черными закрученными волосиками, теперь выпрямились. Рот-щель от уха до уха вкупе с вылупленными глазами – она напоминала настоящую жабу.
– Поэтому в ход идет план «Б». Сидите тихо, никаких резких движений!
Степка открыл портфель и с нарочитой осторожностью вытащил из него обувную коробку. На крышке коробки было круглое отверстие, из которого торчал циферблат тикающего будильника. Из торца коробки тянулся длинный провод.
– Бомба! – шёпотом сообщил Степан. – С часовым механизмом. Я вас очень прошу не дергаться, а то раньше времени – бух! – и взлетим. Я разве опытный бомбист? Это мое первое изделие, возможны недочеты. И мне совершенно не хочется вместе с вами подорваться. За что?
– Мальчи-и-ик!
– Молчать! Дышать через раз, я сказал!