— За что ж ты его так, беднягу?! — расхохотался человек.
— А за то, что он сестру мою обесчестил! — рявкнул фрумчик, и человек подавился своим смехом. Разговор завернул в совсем несмешную сторону.
Громила угрюмо глянул на притихшего человека и вздохнул:
— Сестрёнка-то красавица была, такая же, как я, рыженькая… Сильно помучил он её, так и не поправилась, да и родители от позора долго не прожили. У нас законы-то пакостные, словно их и вовсе нет: ни управы на подлецов не сыщешь, ни защиты от них. Выкручивайся сам, как сможешь, да сильного не трожь, не то ещё хуже будет… Все поголовно его боялись, того мерзавца, богатый он и наглый… А я что, малой ещё был да отчаянный. Надоело впустую родню поминать да слезы глотать, ну и плюнул на всё. Взял нож побольше, с деревьев да на крышу, по крыше да в дом… Да пока тот спал, я и изловчился: хватанул да оттяпал… Если бы тот гад не принялся орать дурным голосом, я бы удрал. А то: он воет не знамо как, а у меня руки-ноги от его крика отнялись, шага ступить не могу… Ну, известно, поймали меня. Хоть и ребятёнок ещё, а мерзавца-то на всю жизнь достоинства лишил… Ущерб, видишь ли, непоправимый… Ну и повесили меня прямо на больничном дворе, чтобы пострадавший из окна наблюдать за казнью мог…
— Так ведь не тебя, громила…
— Что не меня? — буркнул фрумчик.
— Не тебя вешали-то, — несмело пояснил человек. — Не с тобой это было, а совсем с другим бедолагой. Забудь и радуйся жизни…
Уродливая перекошенная рожа фрумчика дрогнула, и он горько скривил губы:
— Знаешь, заморыш, мне уже все равно, что там было, со мной или не со мной, но ночами-то во сне иногда так петля шею сдавит! Плачешь и не поймёшь, то ли верёвка, то ли обида душит…
Он замолчал, снова вытянулся на листьях и закрыл маленькие светлые глазки, обрамлённые клочкастыми рыжими ресницами.
— Ступай-ка ты на пост, заморыш! Не ровен час, к ночи гости полезут, — проворчал фрумчик полусонным голосом. — А я что-то устал с тобой. Нет ничего труднее, чем спорить с придурками и людьми… Впрочем, как я теперь понимаю, это одно и тоже.
— Не серчай, громила, — примирительно сказал заморыш. — Спасибо за ужин.
— Приятно подавиться! — фыркнул фрумчик. — Пошёл прочь, недоумок!
Заморыш пошёл наружу. Фрумчик сзади пошуршал листьями и добавил вслед человеку:
— Будут заморочки — ори громче, чтоб я услышал.
Заморыш зашагал вниз по тропе, чувствуя, что незаслуженно обидел своего нового друга. Конечно, фрумчик неряха, беззастенчивый грубиян и просто самоуверенный примитив. Но большой рыжий урод был во многом чисто по-житейски прав, да и его грубая забота о напарнике была такая трогательная.
Типов, подобных фрумчику, простых, как правда в валенках, Андрей Качурин презирал, будто грязных, тупых и мелочных вшей. Но помня об этом, заморыш уже был твёрдо уверен, что испытывает к рыжему громиле самые дружеские чувства. Бытие зеркалиц сглаживало те различия, которые обитатели Ада Зеркал тащили с собой из своих миров. И вряд ли дружба двух соплеменников-зеркалиц могла зависеть от габаритов тел, длины рук, черт лица, прошлых менталитетов и генной структуры ДНК.
Заморыш дал себе слово, что непременно помирится с фрумчиком. А пока ему предстояло просидеть в укрытии за хрустальной грядой и всю ночь смотреть и слушать гулкие звуки, рассыпающиеся в горах стеклянным эхом.
На месте заморыш вытащил из разлома подстилку, которую сам себе сплёл из длинных сухих стеблей какой-то травы. Ночью хрусталь совсем застывал, и сидеть на нём было крайне неприятно.
Разложив свою циновку, заморыш уже собрался сесть, как вдруг за спиной раздался негромкий спокойный голос:
— Добрый вечер!
Заморыш резко обернулся, но в темноте, поглотившей горы, было плохо видно уже на расстоянии трех шагов. Тот, кто вежливо поздоровался с заморышем из темноты, говорил не на универсальном наречии Беспределья, которое каждый зеркалица знал с рождения. Невидимое пока существо говорило на человеческом русском языке.
— Не бойся, — произнёс гость.
— Да на чёрта мне тебя бояться, — бойко отозвался заморыш.
— Не груби, — суховато ответил незнакомец. — Нам ни к чему ссориться. Обстоятельства помешали нам повстречаться раньше и в другой обстановке. Я не покушаюсь на живой хрусталь из ваших источников, он давно уже мне ни к чему. Я пришёл познакомиться с тобой, Андрей.
— Но я уже не Андрей, — возразил заморыш.
— Формально да. Но мне ты вполне можешь заменить Андрея. За этим я к тебе и пришёл, — простецки пояснил гость.
— А кто, собственно, ты такой? — уточнил человек-зеркалица. — Сдаётся мне, я тебя не знаю.
— Не знаешь. Но это поправимо, — отозвался незнакомец и приблизился почти вплотную к заморышу.
Он спокойно остановился, неторопливым жестом поправил волосы и замер, сложив руки на груди и давая заморышу вдоволь насмотреться на свою персону.
И заморыш принялся внимательно изучать гостя, не видя причин, почему бы не делать этого, пока дают.