Наследники Фауста

«Волею небесных сфер, с тех пор как мы расстались, у меня все благополучно, надеюсь, как и у тебя. С куманьком мы поладили, более друг на друга не в обиде. Не могу описать, как я рад был увидеть тебя, Тефель, но и правы были твои почтенные родители, окрестив сыночка дураком (*). Для чего ты не назвался чужим именем? Подумай, что могло случиться, если бы прознали, кто я на самом деле? Ты не должен сердиться на мои поучения, ибо тебе известно: будь у меня сын, я не любил бы его сильнее…»

[(*) Игра слов: уменьшительное от «Кристоф» может значить и «дурачок», «тупица».]

«Гороскоп, в котором верны только благоприятные указания, лжив по меньшей мере наполовину; ложь не стоит денег, а правду называют порчей. Вот их логика, вот их благодарность, будь они прокляты!…»

«Глупейшая история с Теренцием и Плавтом окончилась ничем. Трехъязычные струсили, в чем и признались на чистом немецком. Эти люди не боятся прослыть дураками, принимая за неизвестный труд античного поэта похмельное измышление голландского школяра, но отвергают подлинную «Сирингу» только на том основании, что она сгорела…»

«Это подземелье показалось мне пренеприятнейшим местом, и я от души благодарен герцогу. Более можешь обо мне не тревожиться, я покидаю Флоренцию. Здешний воздух дышит ладаном, как вода - холерой…»

«Ты несправедлив к куманьку. Он один стоит целой свиты преданных слуг, а ты ведь знаешь, что хороший слуга не может не приврать барину - но глуп господин, который забывает об этом при расчете…»

Нет, ничего мне не давали эти листки, исписанные торопливым пером, которое легко переходило от трактирной ругани к латинским стихам. Забавные и опасные происшествия, насмешки, гордыня, небрежные уверения в отменном здравии и вечной дружбе… Науки - все, кроме магии, и если упоминалась кровь, то пролитая в драке или истекшая из жилы, вскрытой ланцетом. В письмах, которые я посчитала последними, мелкий вычурный почерк становился угловатым - но так и не сдавался дрожи.

Дверь в мою комнату заменяла занавесь, и господин Вагнер, прежде чем войти, деликатно постукивал в косяк. Это всегда происходило в тот самый миг, когда буквы начинали плыть перед моими глазами, и разум отказывался искать дальше. В тот самый черный час, когда отчаяние должно было найти меня, свою законную добычу.

Я гадала, в самом ли деле он ждет пользы от моей работы или полагается только на себя. Мне нечем было похвастаться, у него же обыкновенно находились для меня новости - а ведь он еще каждый будний день ходил в университет и по больным!

– Вообразите, Мария, - весело и азартно говорил он, - я нашел сведения, указывающие, что наше с вами искомое - не что иное, как философский камень! Может ли быть, что ваш отец не обманывал своего старого приятеля, а говорил ему чистую правду? Вот уж не думал, что дойду до этого, а с другой стороны, авось Господь помилует, и я сейчас ошибаюсь… Честно признаюсь, сам бы я не взялся за подобный предмет, но доминус Иоганн, как мне доподлинно известно, интересовался трудами Бэкона и Голланда и сам писал о трансмутации. К тому же кое-кто из старых алхимиков толковал кровь как растворенное железо - тогда целительные свойства эликсира философов могут быть связаны с его способностью облагораживать металл, превращая его в золото.

– Aurum potabile?

– Именно. Только питьевое золото, да простит меня Парацельс, ежели не полезное, то и безвредное снадобье, а человек с золотой кровью… Вы можете себе представить такое?